Unknown

С работы меня конечно же поперли, и жил я с парнями только из-за их врождённого сострадания.

Так как Олежка был не обременен работой также как и я, выпросив у Стаса на день машину, мы поехали искать работу в Чикаго, до которого от нашего мексиканского района, где мы были единственными гринго на квадратный километр, было километров шестьдесят.

На Эллочку Людоедку ослепительное впечатление произвело чайное ситечко. Такой же эффект на меня произвёл ночной Чикаго.

Сидя на набережной, накачиваясь «Джином Гордоном», я практически испытывал оргазм смотря на черные стрелы «Сирс-тауэр» пронзающие небо.

Я впечатлительный человек. И мысли о том, что я единственный из всей моей компании вижу величие архитектурной истории человека, и в компании губастого, черного бомжа распиваю напиток, который я никогда бы не смог себе позволить в предыдущей жизни, приводили меня даже не в трепет.

Наверное, тринадцатилетняя фанатка Джастина Бибера, случайно оказавшаяся с ним в лифте отеля «Марриотт», который крякнув застрял, могла бы в полной мере описать мои чувства.

Распив бутылку любимого пойла пиратов, поколесив для порядка по ночным улицам мегаполиса (никакой работы само собой мы даже и не искали), и пофлиртовав с дёрганой негритянкой мы направились домой.

К Новому году (а я прилетел в октябре) у меня осталось двести долларов, англо-русский словарь и перманентное чувство что мне пришёл п****ц.

Как часто, мой уважаемый читатель, тебе приходилось отмечать Новый Год одному?

Для меня, этот праздник был всегда новой точкой отсчёта.

День, когда вся семья собирается за столом.

Когда каждый получает милые и недорогие сувениры. Когда ты раскрасневшийся от мороза возвращаешься с ёлки и изредка останавливаешься, чтобы взглянуть на уж очень красивый салют огненным драконом, свергающийся с прозрачного, зимнего неба.

Так получилось, что на Новый год я остался совершенно один. Правда с бутылкой водки «Абсолют», с которой мы мгновенно нашли общий язык.

Родители кристально ясно поняли, что тупорылый алкоголик, который по ошибке носил их фамилию, продолжал заливаться как пожарная машина даже на другом континенте.

Папа даже не захотел со мной разговаривать по телефону в ночь на первое января.

Олежка, подключив все свои знакомства, одним холодным февральским утром с гордостью мне сообщил, что нас ждут во Флориде.

Подбив баланс, и накатив на «посошок» в аэропорту, мы через каких-то несколько часов окунулись во влажную баню штата чей девиз «На Бога уповаем» великолепно подходил к моему моральному состоянию.

Пообещав забрать нас через несколько дней, золотые горы и две дюжины стриптизёрш, женщина похожая на самую жёсткую участницу шоу «Битва Экстрасенсов» укатила под шелест пальм на своём большом и белом «GM».

Началась веселая жизнь в придорожном мотеле, контингент которого состоял из живущих на пособие безработных, наркоманов, парочки геев и мексиканской проститутки.

Тут то к нам и подкатила Дженнифер.

Дженни плотно сидела на крэке. Хотя выглядела она еще очень даже ничего.

Итальянские гены, смешанные пополам с чистым воздухом Теннесси откуда она была родом, создали довольно привлекательный и горячий микс.

Спросив для порядка, не могу ли я ей одолжить пятьдесят баксов, и услышав отрицательный ответ она ничуть не расстроилась.

«Но ведь ты наверное хочешь трахаться?» с удивительной для «джанки» белоснежной улыбкой спросила она.

А трахаться я хотел.

Дженни ушла богаче на пятьдесят долларов, а я богаче на воспоминания какие слова с милым акцентом произносят американки, когда кончают.

Карма не заставила себя долго ждать.

Одним спокойным вечером занимаясь прокрастинацией и серфя от безделья по всемирной паутине, я решил проверить почтовый ящик Ветки.

Пароли и логины друг друга не были каким-то секретом Ватикана для нас. Всё-таки к тому времени как я улетел, мы жили вместе уже почти два года.

Почти засыпая, я вдруг решил залезть в корзину и обнаружив странное письмо без адресата открыл его.

Я просто обомлел.

Это было интересное письмо, полное экспрессии, красивых выражений, трогательных клятв и нескольких затасканных клише.

Но предназначалось оно Кроту.

Да. Крот и Вета начали испытывать друг к другу симпатию.

Даже больше.

Труди Чакон променяла Джека Салли на Норма Спеллмана.

В темноте, освещаемой лишь монитором лэптопа, уставившись в одну точку, я понял, что остался на чужбине совсем один.

Что-то сломалось во мне опять.

«А ты думал, что тебе можно изменять, а она святая?» шептал на ухо бес.

Раньше я принадлежал к тому сонму достойных детей Казановы, которые считают, что надо трахать «всё что движется».

Нет, конечно я не мог представить себя в постели с какой-нибудь толстой, пьяной бабой с синяком на заднице и одной туфлею на ноге, которую беспроблемно подцепил на вокзале.

Но если мне попадалась девчонка, глядя которой в глаза я понимал, что наши токи слились в один гудящий провод на двести двадцать киловольт, то не упускал возможности распробовать очередную носительницу архетипического паттерна.