Унтер-офицер и другие

Старик свернул цигарку. Руки у него были грязные, кожа усеяна маленькими черными точечками, словно в нее попал заряд мелкой дроби.

«Углежог, наверное», — подумал Бодра.

Пока солдаты пили молоко, старик курил.

Салаи благодарным взглядом окинул кухню. Молоко, которое он выпил, не причинило ему никакой боли.

— Отсюда куда направитесь? — полюбопытствовал старик.

Бодра пожал плечами.

— Понимаю, — проговорил старик. — Ищете свою часть.

Солдаты молчали. Старик продолжал курить, пуская клубы вонючего дыма.

— Понимаю, — повторил он. — Вы как раз не ищете.

— Ищем, — заверил его Вереш. — Мы вам не дезертиры.

Старик посмотрел на него, но не удостоил ответом. Он разговаривал с унтер-офицером — старшим по чину.

— Есть тут недалеко одна рота, — сказал он, немного помолчав. — Венгры. Пехота или стрелки. Думаю, они уже начисто забыли о дружбе с немцами.

— Перешли?

— Куда?

— На сторону противника.

— Этого я не знаю, — продолжал старик. — Не думаю. Два дня назад был тут их дозор. Русских с ними не было. Шесть или семь солдат приходили, — словом, целое отделение. Обвешанные оружием с ног до головы. Немцев искали. Я еще у них спросил, зачем им немцы. Ответили, что это не моя забота, и посоветовали держать язык за зубами, если я не хочу, чтобы мою лачугу сожгли.

«Такая рота нам и нужна, — подумал Бодра. — Хорошо бы найти ее. В ней, если и пришлось бы воевать, вполне можно дотянуть до конца войны. Хватит, повоевали на стороне немцев, с ними нас часто били, теперь не грех и их самих ударить. Только что на это скажут ребята? Ну да все равно. Если Вереш не захочет, пусть катится к черту на рога, а с остальными ребятами я смогу договориться».

— А где расположилась эта рота? — спросил Бодра у старика.

— Где-то здесь, неподалеку.

— А если точнее?

— Откуда мне знать? Адреса они мне не оставили.

— Оно и лучше, — заметил Вереш.

— Тебя забыли спросить! — огрызнулся Бодра. — Вот когда ты пробежишь тысячу километров, скуля, как побитая собака, и дрожа за свою паскудную жизнь, тогда и разговаривай!

— Я не побегу. Я буду стоять на месте. Пусть лучше погибну!

— Ты, пожалуйста, погибай, но только один. Других не заставляй погибать. Насколько мне известно, эта проклятая война уже отняла жизнь у полмиллиона венгров. А ты бы пожертвовал еще столькими же. Почему бы и нет? Тебе-то что? Но чего бы ты добился? Ничего!

— Это верно, — поддакнул старик. — Если с кем не можешь справиться, то и не пробуй лучше.

Старик снова закурил. Табак был таким черным, словно состоял из угольной пыли.

— Позади дома есть гора, похожая на митру священника. Сейчас ее не видно — темно ведь. На самой вершине гладкая такая скала. Словно скамеечка, на которой в церкви становятся на колени перед алтарем. Ее так и называют — «каменная скамеечка королевны».

— А почему так называют? — спросил Яри.

— Рассказывают, что когда-то, давным-давно, сюда приходила молиться королевна. Но это так только, сказка.

— Нет, — вдруг сказала усталым низким голосом девушка, — это не сказка, а чистая правда. Господин горозийский священник даже имя той королевны знает.

Старик безнадежно махнул рукой:

— Ладно, бог с ним. Я не об этом хочу сказать, а о «скамеечке» той. Если на нее взобраться, оттуда все видно кругом. Вокруг горы расположены три маленьких села: Черхаза, Миклошд и Гороза. Возле одного из них и находится венгерская рота.

— А высокая эта гора? — спросил Бодра.

— Метров триста. Но я вам покажу тропку, по которой от дома можно подняться туда.

— А части, — спросил Вереш, облокотившись на стол и нагло глядя на Бодру, — которые честно выполняют свой долг, где?

Старик перевел взгляд с унтер-офицера на парня и спросил:

— Ты сам-то откуда?

— Из Дерчхазы.

— Тогда тебе все равно, где какая часть стоит. В Дерчхазу вчера в полдень вошли русские.

— Нет!

— Сам увидишь, если попадешь туда.

Вереш сразу же сник. Он попросил у старика закурить, но руки не слушались его, и он никак не мог свернуть цигарку. Тогда он вышел на мороз и некоторое время шагал по двору. Когда он вернулся в дом, глаза у него были красными. Но он все-таки держался: сидел прямо и даже пытался разговаривать.

Старик не обращал на него внимания.

Салаи так уставился на свой вещмешок, будто хотел разглядеть его содержимое сквозь толстую парусину.

— По мне, — проговорил старик, — так вы в надежном месте. Я сена нанесу в кладовку побольше, дверь в кухню оставлю открытой, чтобы тепло шло. Там вы выспитесь, как на ладони у непорочной девы Марии. Постараюсь и еды какой-нибудь достать, а о плате потом договоримся.

Салаи молчал. Он приложил ладонь к больной щеке и не шевелился, словно заснул.

— В этом вещмешке наверняка есть что-нибудь такое, — громко продолжал старик, — что ни к чему вам, солдатам.

Салаи и на это ничего не ответил. Голова опустилась еще ниже, и его снова вырвало. Он с трудом встал и пошел к карабину.

— Не могу! — крикнул он. — Я больше не могу!

Бодра вскочил и удержал его, прежде чем он доковылял до оружия.