Страна была усеяна обанкротившимися и бесхозными линиями; другие выжили только благодаря милосердию кредиторов. Техасская Тихоокеанская линия Скотта перешла под управление кредиторов, как и Чесапик и Огайо Хантингтона. Важные нью-йоркские банки поняли, что, поскольку банкиры неоднократно закладывали ценные бумаги Central Pacific, они фактически ничего не стоят в качестве залога. Лучше было заключить сделку с Central Pacific, иначе цепь долгов задушила бы еще больше банков. Джей Гоулд разорил Union Pacific, спас ее от банкротства и устроил то, что в итоге стало одним из его самых крупных финансовых убийств.43
Достоверных статистических данных о масштабах спада не существует. Похоже, что потери промышленного производства - около 10 % - были меньше, чем в более ранних и более поздних депрессиях, а сельскохозяйственное производство, возможно, сократилось незначительно или не сократилось вовсе, но за этими цифрами скрывается более глубокая проблема, которая будет мучить экономику до конца века. Поскольку в ответ на снижение цен фермеры стали производить больше, объем сельскохозяйственного производства не сократился. Но увеличение урожая на рынке привело к падению цен и дефляции, что означало, что фермеры будут возвращать дешевые доллары, которые они заняли, более дорогими долларами. Вот вам и топливо для сельскохозяйственного бунта. Аналогичная ситуация сложилась на железных дорогах и в других отраслях с высокими постоянными затратами. Нуждаясь в возврате денег, взятых в долг и вложенных в заводы и машины, они продолжали производить, даже когда цены падали. Как позже объяснит экономист Артур Хэдли, в случае с железными дорогами необходимость оплачивать постоянные издержки означала, что если железная дорога принимала груз по 0,11 доллара за тонну, перевалка которого обходилась ей в 0,25 доллара, то она теряла 0,14 доллара за тонну. Но если 0,15 доллара из 25 центов, которые стоила перевозка груза, были фиксированными - проценты и обслуживание, - то железная дорога теряла еще больше (0,15 доллара) на тонне, если отказывалась брать груз в убыток. Объем производства и валового внутреннего продукта мог оставаться необычайно высоким, даже когда доходы и прибыли падали, а труд страдал.44
Финансовые цифры могли быть обманчивыми, но страдания были вполне реальными. В 1873 году было зарегистрировано 5 183 банкротства, а паника началась только в октябре. В 1878 году, последнем полном году депрессии по обычным меркам, их было 10 478. По оценкам Общества улучшения положения бедных, зимой после паники 25 % рабочих Нью-Йорка были безработными. Следующей зимой их оценка составила одну треть. В своих мемуарах Сэмюэл Гомперс, в то время молодой иммигрант, занимавшийся производством сигар в Нью-Йорке, вспоминал, как тысячи людей ходили по улицам в поисках работы в течение зимы ужасающих бедствий. Семья человека, с которым он работал, была вынуждена питаться домашней собакой. Хотя некоторые ученые считают, что депрессия ослабла уже в 1876 году, по стандартным меркам потребовалось до марта 1879 года, чтобы экономика достигла дна и начала подниматься. Шестидесятипятимесячный спад стал самым продолжительным в американской истории.45
Американцы вступили в период радикальной экономической и политической нестабильности, которую они были плохо готовы понять. Хотя признаки фундаментальных перемен появились задолго до 1873 года, экономические ритмы свободного труда все еще казались доминирующими в годы после войны. Самостоятельное производство на фермах Севера и Запада процветало; рабочие, перестав заниматься наемным трудом, открывали малые предприятия, а розничная торговля по-прежнему оставалась уделом небольших магазинов и лавок. Эксперты заметили, что самая быстрорастущая часть населения состояла из подмастерьев, но это еще не разрушило общую концепцию, согласно которой трудовая жизнь ведет к независимости. Когда разразилась паника 1873 года, многие из этих подмастерьев не только потеряли работу, но и независимые производители потерпели крах и были выброшены в ряды рабочих.