Untitled

В 1888 году тариф вышел на первый план. Стиль кампании повторял предыдущие, но вопросы были более узконаправленными. Вопрос касался гораздо большего, чем пошлины на сбивающий с толку набор товаров; он нес в себе бремя споров об экономической справедливости и морали. Обе партии поставили выборы перед однозначным выбором между защитой и тарифной реформой, но, используя тариф для подчеркивания различий между партиями, и демократы, и республиканцы должны были преодолеть разногласия между своими антимонополистическими и регулярными крыльями. Демократы связали тариф с особыми привилегиями и монополией, выпустив на предвыборную тропу яростную риторику конгрессменов-антимонополистов. Сторонники тарифной реформы говорили избирателям, по словам газеты Indianapolis Sentinel, что голосование за республиканцев - это голосование за "дешевый виски и табак, дорогую одежду, еду и жилье, бессрочное сохранение военных налогов в мирное время в интересах не государственной казны, а монополии". Республиканцы, в свою очередь, представили кампанию как борьбу за "промышленную независимость", повышение заработной платы и благосостояние рабочих, чтобы преодолеть углубляющийся раскол между своим антимонополистическим крылом и регулярными партиями, симпатизирующими капиталу.2

В конечном итоге выборы имели больший вес и значение, чем кандидаты или тарифы, но это станет ясно только в ретроспективе. В 1888 году политическая система перекосилась, потеряла равновесие и не выправлялась почти десятилетие. Когда она восстановилась, она была уже другой: менее демократичной, более централизованной и более зависимой от корпоративного финансирования. Партии, собравшие свои силы в 1888 году, все еще были старыми коалициями, опиравшимися на глубокую этнокультурную лояльность, но эти коалиции распадались. Новые проблемы и настоятельные реформаторы выдвигались вперед, бросая вызов способности партий привить евангелические и экономические реформы к старым этнокультурным корням.3

Переизбрание Гровера Кливленда было практически обеспечено, поскольку он был единственным успешным кандидатом в президенты от демократов со времен Гражданской войны. Однако выдвижение Бенджамина Гаррисона зависело от сдержанности Джеймса Г. Блейна, который обладал популярностью Улисса Гранта, многими его недостатками и даже близко не стоял к его достижениям. В 1888 году Блейн покинул страну, отправившись в уменьшенную версию мирового турне Гранта 1880 года. Он ограничил свое путешествие Европой. Он общался с богатыми людьми и посылал домой заявления. Будучи человеком с высокими тарифами, Блейн в июне отправился вместе с Эндрю Карнеги в замок Клюни в Шотландии, который на самом деле был не замком, а поместьем в Хайленде площадью 11 000 акров, полностью укомплектованным слугами. Репортеры, по словам одного из участников поездки, следовали за ними "по железной дороге, верхом и на трехколесном велосипеде". Блейн заявил, что не является кандидатом, но намекнул, что, хотя отказ от участия в президентских выборах - это хорошо для него, это не обязательно хорошо для Республиканской партии или Соединенных Штатов. Казалось, он был более чем открыт для драфта, поскольку у него была мощная организация, работавшая над тем, чтобы завести съезд в тупик. Карнеги был менее сдержан. Он отправил послания, в которых заверил съезд, что Блейн примет номинацию, если будет выдвинут. Затем Блейн заявил, что не согласится, но мало кто ему поверил.4

Враги Блейна всегда говорили, что он лжив и двуличен, но его самый страшный враг, Роско Конклинг, замолчал. Он погиб в результате снежной бури 88-го года. 12 марта, когда скорость ветра достигала семидесяти пяти миль в час, температура упала до нуля, а снега выпало более шестнадцати дюймов, буря полностью закрыла Нью-Йорк. Электрические провода болтались на улицах, которые сугробы сделали почти непроходимыми. Те таксисты, которые еще оставались в наличии, подняли цены на проезд, что, хотя он и не был человеком, известным занижением стоимости своих услуг, возмутило Конклинга. Он отказался платить 50 долларов за такси до своего клуба. Он пошел пешком. Дорога заняла три часа, и по прибытии он упал в обморок. Поначалу казалось, что ему не было хуже, но он подхватил ушную инфекцию. Среди его лечащих врачей был доктор Д. Хейс Агню, который также лечил Гарфилда после того, как в него стреляли. Агню справился с Конклингом не лучше. Пациент заболел бронхитом. 18 апреля у него отказало сердце. Роберт Ингерсолл, который, несомненно, знал лучше, восхвалял "независимость, ... мужество и ... абсолютную честность" Конклинга.5