Untitled

Штат Пенсильвания предъявил лидерам забастовки и некоторым забастовщикам обвинения в убийстве, беспорядках и заговоре. Это было чрезмерно; большинство присяжных не вынесли бы обвинительного приговора, но судебные процессы опустошили профсоюзную казну и заставили рабочих обороняться. Анархисты, которые редко упускали возможность ухудшить ситуацию, вызвали симпатию общественности к Фрику, попытавшись убить его. Летом 1892 года Эндрю Беркман и Эмма Голдман держали кафе-мороженое в Вустере, штат Массачусетс. Они надеялись использовать прибыль, чтобы вернуться в Россию и присоединиться к анархистскому движению, которое было их "давней мечтой". Хоумстед отвлек их. Международная классовая борьба, решили они, пришла в Соединенные Штаты. Беркман, которого пресса называла "русским еврейским нигилистом", выстрелил в Генри Клея Фрика и ударил его ножом, но не убил. Несмотря на ранение, Фрик помог усмирить Беркмана, извлек пули в своем кабинете без анестезии и закончил свою работу перед отъездом в машине скорой помощи.36

Фрик предполагал, что покушение было делом рук AAISW, но мало кто в Хоумстеде сожалел о стрельбе. Бургесс Хоумстеда заявил, что Фрик "послал кучу головорезов и головорезов в мирную деревню Хоумстед... и они убили моих друзей и сограждан". Когда в Хоумстед пришло известие о нападении на Фрика, один из ополченцев штата, У. Л. Иамс, выкрикнул свое одобрение. Командир приказал подвесить его за большие пальцы, пока он не потерял сознание, но он отказался отречься. Его обвинили в измене и выгнали из лагеря. Фрик раскаивался в том, что произошло в Хоумстеде, не больше, чем рабочие в том, что случилось с ним. Он призвал штат Пенсильвания судить лидеров забастовки за государственную измену.37

Профсоюз продержался все лето и осень - гораздо дольше, чем ожидали Фрик и Карнеги. Две тысячи новых рабочих не смогли вывести фабрики на полную мощность, и Homestead терял деньги. Но Фрик верил, что сокращение заработной платы позволит компании отыграться. К октябрю войска ушли из Хоумстеда, но только в середине ноября профсоюз проголосовал за отмену забастовки. Люди возвращались на условиях компании, а это означало, что их профсоюзы мертвы. Компания наняла шпионов на заводе и в городе, чтобы искоренить любые попытки организовать профсоюз, и уволила всех, кто был замешан в этом. Получив известие об окончании забастовки, Карнеги, путешествовавший по Италии, отправил телеграмму: "Первое счастливое утро с июля. Поздравляю всех".38

Карнеги не смог так просто сбежать из Хоумстеда. Европейские газеты были полны новостей о забастовке, а американские газеты подробно рассказывали о страданиях в Хоумстеде с наступлением зимы. "Масса общественных настроений, - признал Карнеги, - не согласна с нами в отношении Хоумстеда по прямому вопросу о корректировке шкалы [заработной платы]". К 1893 году Карнеги решил, что молчание - лучшая политика; он и Фрик отказались говорить о Хоумстеде и пригрозили уволить любого рабочего, который расскажет об этом прессе.39

Реформистская пресса, переходящая в стадию "нагнетания грязи", оказалась настойчивой. В 1894 году Хэмлин Гарланд посетил Хоумстед, "уже печально известный своей историей", и пробрался на завод. Он описал "убогий и нелюдимый городок" с неухоженными зданиями в море желтой грязи. Его жители были огрублены и деморализованы, "американцы только в том смысле, в каком они представляют американскую идею бизнеса". Внутри завода, где визжали и грохотали станки, а расплавленный металл сверкал в "ямах, похожих на адскую пасть", стоял ужасный запах, а жара была еще хуже. Для рабочих это была "собачья жизнь". Теперь эти люди работают по двенадцать часов, а спят и едят еще десять. Видно, что у человека нет времени ни на что другое". Работа "огрубляет человека. Вы ничего не можете с этим поделать... Вы все больше и больше становитесь машиной, а удовольствия мало и далеко друг от друга". Двенадцатичасовой день только усугублял напряжение. За эту работу печник получал 2,25 доллара за двенадцатичасовую смену, а неквалифицированный труд - 1,40 доллара. Большинство рабочих получали меньше 2 долларов, и зарплата падала. Стариков не было. Если смерть или травма не настигали их, они уходили с работы до пятидесяти.40