Унция или Драгоценное Ничто

Квинта увидела, как корабль Пятницы накрывает гигантская чернильная медуза, и залпы, которыми отвечает крейсер, только делают её больше и чернее.

Бебио и Пепио, прильнувшие в мечтах к сердцу скрипки, оказались в полной темноте, потому что драгоценный инструмент на сто с лишним лет заперли в сундуке ломбарда.

А Кот и Стопа подумали, что охрана памятников – занятие такое же пустое, как гробница, в которой они побывали, и пора идти в поход за новыми кладами.

И Ногус уже не стремился выключить луч, облегчённо потирая ладошки, – шоу определённо вызывало интерес. При этом он напрочь забыл о смуглой красотке Медине, запертой в крошечной комнатке под землёй.

Всё это время девочка стояла одна на арене, оглядываясь по сторонам, и её губы беззвучно шевелились.

– Пой! Что же ты молчишь?! – недоумевали все.

– Пой! – крикнули вместе Секста и Септима, и зеркальная полусфера заполучила первую трещину.

Волна света, прикатив изнутри бледного ореола, утопила арену в лучистом мареве, и уже нельзя было разобрать – то ли это девочка, то ли птица – серебряные пальчики мерцали, становясь резными краями крыльев, а перламутровый блеск щёк выдавал стрелку птичьего клюва.

Чудесная певунья по-прежнему всматривалась в трибуны, словно искала кого-то, и тут её голос вновь стал слышен всем вокруг.

«Октавиан! – звал голос. – Принц мой! Где ты?»

Не отрывая взгляда от арены, Унция встала и сняла платок с золотых волос.

– Октавиан! – произнесла шёпотом, слышным далеко за пределами амфитеатра. – Принц мой! Где ты?

Октавиан очнулся от вечерней дрёмы. Лодка двигалась размеренными толчками, – Пятница и Бальба гребли исправно.

– Это ты звала меня, Песня? – мальчик взглянул вверх, где, словно вымпел, реяла Айода.

– Мы обе звали тебя! – сейчас Айода была полупрозрачной, как тогда на острове, и баснословно близкая луна светила сквозь её лицо.

– Обе? – Октавиан сел, осматриваясь и замечая, что лодка скользит по лавандовому полю, а впереди маячит холм с мерцающим Колизеем. Он дотронулся до цветов и намочил руку.

– Я, – Айода всё больше сливалась с небом, – и твоя девочка-улыбка!

– Ты бросаешь меня? – он в замешательстве смотрел, как верная спутница тает прямо на глазах.

– Я всегда… тобой!.. – прозвучало уже из пустоты.

В тот же миг со стороны холма донеслось знакомое сопрано, а следом одобрительный гул множества людских голосов, и на глазах Октавиана и матросов голый бок волшебной луны начал покрываться пёстрым цветочным ковром.

Пятница и Бальба ещё гребли, когда лодка ткнулась в берег, занавешенный фантастическим пейзажем. Картина лавандового поля и холма подрагивала, и в такие моменты становились видны силуэты Скалистых гор и торчащей в стороне Зелёной башни.

Солнце ещё не ушло в море, но в воздухе сгущались неестественные сумерки. Ещё выше луны и раковины по небу расплывалось огромное чернильное пятно с прилипшей к нему зеркальной полусферой.

– А вот и она, – сквозь зубы заметил Пятница, – чертовщина, сожравшая наш крейсер!

Бальба выдернул весло из уключины, глядя вверх, словно метясь.

– Не смотрите на неё так, – Октавиан положил руку на весло. – А то она ещё больше набухнет!

Друзья выпрыгнули из лодки и поспешили в сторону холма, сквозь дрожащие склоны которого проступали конструкции гигантского стадиона.

Лиловая нива вокруг была изрыта упавшими цветами, среди которых барахтались игуаны с саблями и серпами.

– Ха! Это похоже на кинематограф, где вместо простыни – раскрашенный пар, – заметил Бальба, угощая веслом игуану-воина. Но тот как ни в чём не бывало побежал дальше, махая саблей.

Порыв ветра донёс новые возгласы одобрения и аплодисменты – на луне среди полей заблестели озерца живой воды.

Октавиану показалось, что настороженное звучание сумерек отступает перед голосом Айоды. Но тут меж свинцовых бугров, которыми пучилась туча, прорезалась чёрная, волнистая трещина рта. Один из его краёв расширился, затрепетал от напряжения, и поверхность серебряного шара вновь стала голой.

Туча медленно потекла вниз, всё отчётливей являя неимоверно раздутую физиономию человека-бегемота. Грянул гром.

– Спасайтесь, дети мои! – из нарисованных кустов выскочил бледный седой человек в мантии кантора. – Я всегда знал, что не скрипка, не альт, а орган, орган! – истинный инструмент дьявола!

Заметив рогатого и чумазого Бальбу, он побледнел ещё больше, осенил себя крестным знамением и понёсся прочь.

Следом из тех же кустов вынырнули взлохмаченные близнецы Бебио и Пепио.

– Шеф-маэстро! – Бебио ненароком пронзил ящерицу с серпом и замахал руками, словно отгонял осу.

– Спасайтесь! – Пепио был так напуган, что не выказал удивления от встречи.

Октавиан бросился к скрипачам.

– Вы здесь, мои добрые друзья! – он радостно их обнял. – Вот так удача! Теперь мы легко спасём Песню!

Но близнецы его энтузиазма не разделили.

– Забудьте об этом, маэстро, – Бебио освободился из объятий.

– Даже не думайте туда ходить! – Пепио била нервная дрожь.

Внутри тучи заклокотало, и чёрный потёк пополз к яркому поплавку солнца, окунувшегося в залив.