Унция или Драгоценное Ничто

– Без нас Песня погибнет, – Октавиан с надеждой смотрел на скрипачей, – а я знаю мелодию, которая поможет! – он огляделся, на чём бы записать ноты.

– О, на свете миллион песен! – в глазах Бебио блеснули слёзы. – Одной больше, одной меньше, от этого ничего не изменится!

– Да, уйдёмте вместе, маэстро, – взмолился Пепио. – Без вас мы играли одну пустую посуду!

Октавиан отступил в сторону:

– Да, всё так и было… – произнёс задумчиво. – Голос звал на помощь, но слышалась такая сомнительная нотка… Не думал, что это будут голоса моих братьев-музыкантов!

Он развернулся и быстро зашагал в сторону холма – с каждой минутой Айода звучала всё глуше и глуше.

– Может, вы поплывёте с нами? – Бебио с надеждой кинулся к матросам.

– Песня этого малыша спасла нам в океане жизнь, – Бальба вручил ему весло. – Нельзя платить ей такой чёрной неблагодарностью.

Неожиданный порыв ветра пронёсся по берегу, едва не свалив людей с ног, и в тот же миг Октавиан узнал голоса сестёр. Прима, Секунда, Терция, Кварта, Квинта, Секста и Септима кричали во весь голос.

– Берегись! – махнул он друзьям, пригибаясь к земле и зажимая уши ладонями.

Последовал ещё более мощный порыв, а чаша на подбородке тучи задрожала и взорвалась облаком зеркальных осколков.

Осыпав берег залива блестящим звездопадом, осколки унесли с собой и луну, и холм, и хрустальный Колизей. Пространство как-то сразу прояснилось – лавандовое поле с ящерами уступило место исконному природному ландшафту с конструкцией гигантского стадиона.

Акустическая атака дочерей Гракха только поколебала громоздкую махину тучи, и та, с громким чмоканьем всосав зеркальную розочку, ещё больше насупилась.

Октавиан со всей прыти устремился к стадиону, Пятница и Бальба – за ним.

– Слушай, мне это не кажется? – Бебио смотрел, как между двух широких спин с горизонтальными полосками загораются, вытягиваясь в высоту, полосы вертикальные – разноцветные и прозрачные.

– Нет, не кажется, – Пепио замер, присматриваясь к странному явлению. Сейчас, когда сумерки стали стремительно сгущаться, свечение было отчётливо заметно.

Бебио бросил весло и пустился догонять друзей, Пепио побежал за братом.

– Шеф-маэстро, а шеф-маэстро, но как мы спасём Песню? – Бебио пристроился сбоку, немного позади. – Нам что, надо будет петь хором?

– Да, как мы будем петь хором, у нас же нет голоса! – Пепио пристал с другой стороны, на таком же расстоянии.

– Достаточно того, что вы меня услышали, – обернулся Октавиан.

Радужное сияние над его головой вытянулось сияющей аркадой, круто забирая к стадиону и далеко обгоняя пятерых товарищей. Сейчас все двигались по дорожке разноцветных отсветов, дрожащих под ногами.

Люди, бежавшие им навстречу, прочь от амфитеатра, завидев странную процессию, нёсшую один из концов радуги, останавливались и шли следом.

На стадионе тем временем творилось нечто невообразимое. Часть зрителей смотрела на чёрную тучу, поглотившую останки зеркальной полусферы, часть – на одну из трибун, откуда в воздух неслись стрелы живого, разноцветного огня.

Радуга, вспыхнувшая в полутьме, явно была не капризом природы. Жители острова тут же сочли её знаком сил, бросивших вызов ночи, правившей здесь последние пять лет. Кто – в театральные бинокли, кто – в подзорные трубы, люди смотрели на принцессу. Солнечная корона над её головой разгоралась всё ярче. До Ногуса, барахтающегося в море выжатых лимонов, никому не было дела.

– Пой, девочка! Пой ещё! – умоляли люди. – Подари солнце!

Унция закрыла глаза – заветное звучание становилось ближе с каждой секундой.

– Да, девочка, пой! Спаси моё шоу! – магу удалось пробраться к микрофону. – Дай свет! – возопил он отчаянно. – Св-е-е-е-е-е… – его голос вдруг поплыл, поднимаясь выше и отрываясь от горла, пока не загремел из чёрной дыры, разверзнутой над стадионом.

– Та-а-а-а! – загудело басом. – Ма-а-а-а… – продолжилось баритоном. – …Ла-а-а-а! – подхватил тенор. – …А-а-а-а-а-а-а! – запищал фальцет, пикируя в начало субконтроктавы. – Све-е-е-е-е… – вновь принял эстафету бас, страшно кривляясь и заново карабкаясь вверх в неимоверной расхлябанности тембра.

Лицо иллюзиониста исказила гримаса отвращения, а следом и ужаса, щёки запрыгали, губы задрожали, и вся его тонкая и длинная фигура затряслась, превращаясь в веер мутных колебаний. Веер смёл микрофонную стойку, и из его створа вылезла трость с фрачным галстуком кис-кис под набалдашником. Поплясав на конце, трость потеряла равновесие и шлёпнулась в кучу лимонов.

Люди на трибунах застыли, глядя, как лучи прожекторов, меняя траекторию, устремляются к чёрному нёбу гигантской пасти.

– Све-е-е-е-та-а-а ма-а-а-ало-о-о-о! – дьявольской сиреной завывал голос.

В тот же момент радуга перехлестнула стену амфитеатра, целиком перемещаясь внутрь. Она волшебной шапочкой повисла над головами людей, отодвигая страшный голос от трибун.

Встав с мест, все смотрели на арену, по которой в эскорте двух тельняшек и двух фраков двигалась невысокая мальчишеская фигурка. Именно эта фигурка заставляла яркую разноцветную дугу гнуть спину.