Уорхол

Совершив все необходимые посмертные процедуры, братья Уорхола решили сделать похороны пышными. Одели Энди в кашемировый костюм, для последнего пути выбрали его любимый платиновый парик, черные очки. Его положили в массивный бронзовый гроб, вложили в руки небольшую книжечку-молитвенник и красную розу. 26 февраля в византийско-католическом соборе Святого Духа в Питтсбурге была отслужена месса, частично – на английском языке, частично – на старославянском. Затем кортеж порядка двадцати машин, выстроившись, направился в северную часть города к византийско-католическому кладбищу Сен-Жан-Батист, где уже была приготовлена могила, возле могил его родителей. На простой плите выгравировали его имя и даты рождения и смерти. Пейдж Пауэлл, едва гроб опустили в землю, бросила в могилу один экземпляр Interwiew и флакон одеколона Estée Lauder.

И потом…

Но история Уорхола на этом не заканчивается. Сразу после смерти целые периоды жизни, до этого сохранявшиеся в тайне, получили огласку. Стало известно, что жил он в богатом доме, обставленном старинной и современной, в его понимании, мебелью, в богемном лофте, замусоренном и сверкающем, очень похожем на «Фабрику». Всплыли наружу его мании и кое-какие предпочтения. Они всех удивили. Маска упала. По крайней мере казалось, что маска упала.

Среди всей этой поднявшейся суматохи главным открытием было то, о чем знали некоторые близкие, но большинство даже не догадывалось: сила католической веры этого человека – очень закрытого, неожиданного и очень богатого.

«Дневник», который был опубликован после его смерти, в 1989 году, самым подробным образом свидетельствует о присутствии религии в жизни художника. Но еще до этого, во время поминальной мессы, состоявшейся 1 апреля 1987 года в Нью-Йорке, в церкви Святого Патрика, большинство присутствовавших буквально ошеломили сведения о том, что Уорхол, оказывается, принимал участие в благотворительных ярмарках, в раздаче бесплатных обедов для бедняков, что каждое воскресенье он присутствовал на мессе и почти каждый день заходил в церковь Сен-Мартин-Ферье, но отказывался от исповеди и причастия. Кто же этот незнакомец, о котором, казалось, все всё знают? Теперь он предстал перед всеми абсолютно неизвестной личностью…

Более двух тысяч человек набилось в зал, где Бриджид Полк, вновь ставшая Бриджит Берлин, читала стихи, а Йоко Оно и искусствовед Джон Ричардсон предавались воспоминаниям о личности художника, рассуждая о духовности и невинности. Звучали отрывки из «Квартета на конец времени (Хвала бессмертию Иисуса)» Оливье Мессиана и «Волшебной флейты» Моцарта.

Позже в отношении католицизма Уорхола разразилась большая дискуссия. В чем он заключался? А самое главное, говоря художественным языком, какое влияние он оказывал? В конечном счете это единственное, что представляло интерес. То был католицизм обычный или инстинктивный, бытовой, близкий к легковерию, которое побудило его прибегнуть к помощи кристаллов для совершения таинственных обрядов. Однажды, когда один из его друзей не пришел на встречу из-за того, что в его доме случился пожар, Уорхол оставил такую запись в «Дневнике»: «Я никогда не приглашал священника, чтобы освятить свой дом и защитить его от огня, я сделал его сам. Я взял святую воду, но думаю, что в этой комнате всегда было что-то странное».

Близкие к художнику люди всегда отмечали, что с Уорхолом ничего не бывало простым. Он нарисовал фигуры Христа на мешках с песком, наподобие тех, что боксеры используют для тренировок. Наносил ли он удары кулаком по этим сакральным фигурам, хотел ли, чтобы кто-то это сделал? Подстрекательство ли это? Тайное ли желание? Хотел ли он и того, и другого, в то же время боясь, что все исполнится?

С художественной точки зрения, можно сказать, что Уорхол по-новому увидел образы американских архетипов (кинозвезды, супы в банках, электрические стулья) и, вырвав их из контекста, поместил в изолированное пространство. Роберт Розенблюм написал в каталоге к ретроспективе Уорхола, прошедшей в 1990 году в Центре Помпиду, о том, что «эти вереницы мифов и суперзвезд похожи на алфавитный указатель святых нашей эры, тогда как изображения губ, помещенных отдельно от образа Мэрилин, или банок с супом – в пустоте, могут стать иконами новой религии, сравнявшись по ценности со святыми реликвиями, запертыми в абстрактном пространстве». Вот так!

Привлекала ли Уорхола та, подчас наигранная величавая торжественность католической церкви, как утверждал Аллен Гинзберг? Возможно. Прежде всего, Уорхолу были привычны иконы, написанные в византийской традиции, но с восточными ритуальными особенностями – не будем этого забывать.