Уоррен Баффет. Биография

Вскоре после того, как Уоррен отметил свой второй день рождения, в марте 1932 года был похищен и убит двадцатимесячный Чарльз Линдберг-младший. По словам известного публициста Генри Менкена, похищение сына «Одинокого Орла» стало величайшей сенсацией со времен воскрешения Христа. Родители по всей Америке начали панически бояться за своих детей, и Баффеты не были исключением¹¹. Примерно тогда же Говард попал в больницу с сердечным приступом. Врачи обнаружили у него болезнь сердца и наложили на его образ жизни множество ограничений¹². Он не должен был поднимать тяжести, бегать и даже плавать. Вся жизнь Лейлы теперь вращалась вокруг него. И неудивительно — ведь Говард был прекрасным принцем, спасшим ее от жалкой участи оператора линотипа. Ее ужасала даже сама мысль о том, что с ним может случиться что-то плохое.

Уоррен и без того был осторожным ребенком, вздрагивавшим от каждого шороха. Едва научившись ходить, он старался «прижаться» к земле и даже передвигался на полусогнутых ногах. Когда мать брала его на собрания церковного кружка, он спокойно сидел у нее в ногах. Она развлекала его импровизированной игрушкой — зубной щеткой. Уоррен мог спокойно глазеть на щетку по два часа кряду¹³. О чем только он думал, разглядывая ее щетинки?

В ноябре того же года, в разгар кризиса, президентом США избрали Франклина Делано Рузвельта. Говард был уверен, что этот отпрыск богатого и респектабельного семейства, не знавший ничего о нуждах простого народа, окончательно обесценит национальную валюту и пустит страну по миру¹⁴. Готовясь к худшему, он припас на чердаке мешок сахара. К этому времени Говард в своем деловом костюме, с редеющими темными волосами и глазами, близоруко смотрящими из-под очков в тонкой оправе, выглядел эдаким подобием Кларка Кента³⁴. Он держался очень доброжелательно, всегда с искренней улыбкой на лице. Но как только разговор заходил о политике, он взрывался. Каждый вечер за ужином разражалась гроза, как только Говард начинал обсуждать новости прошедшего дня. Дорис и Уоррен, скорее всего, понятия не имели о том, что имеет в виду их отец, разглагольствуя об ужасах, ожидающих страну теперь, когда Белый дом захватили демократы. Но термины вроде «социализма» все же оседали в их детских головках. Отец вызывал у них благоговение, и они внимательно следили за тем, как после ужина он усаживался в красное кожаное кресло в гостиной, отгородившись от мира стопкой вечерних газет и журналов.

В доме Баффетов было допустимо обсуждать вопросы политики, финансов и философии, но не чувства¹⁵. Сдержанность не была редкостью в то время, но Говард и Лейла давали сто очков вперед любым сухим и строгим родителям. Никто из Баффетов никогда не произносил «Я люблю тебя» и тем более не целовал детей перед сном.

Однако со стороны Лейла казалась идеальной женой и матерью. Ее называли живой, энергичной, никогда не унывающей и даже «болтушкой»¹⁶. Она любила рассказывать о себе, опуская при этом неловкие моменты. Она много говорила о своих родителях и о том, как ей повезло вырасти в христианской семье. Но самыми ее любимыми были истории о жертвах, на которые им с Говардом пришлось пойти. Она, к примеру, пожертвовала тремя годами обучения в школе, чтобы заработать на колледж, а когда Говард только начинал свой бизнес, он четыре месяца не мог ничего продать. Конечно, Лейла любила говорить и о том, как пешком ходила в молочный магазин, чтобы не тратиться на трамвай, и о приступах невралгии (которую часто путала с мигренью). Виновниками этих приступов она считала годы, проведенные за постоянно стучащим линотипом³⁵. Несмотря ни на что, она вела себя так, будто должна была все успеть, и ни капли себя не жалела — в ее распорядок дня входили и партии в бридж, и вечные барбекю, и дни рождения, и годовщины, и визиты, и ужины с членами церковного кружка.

Она навещала соседей чаще, чем кто-либо, пекла больше всех печенья и писала больше всех поздравительных записок. Однажды во время беременности она в одиночку приготовила ужин для всей семьи, занюхивая утреннюю тошноту куском мыла¹⁷. Но всю ее жизнь определяла одна идея — все ради Говарда. Ее золовка Кэйт Баффет говорила, что Лейла постоянно приносила себя в жертву¹⁸.

Но у чувства ответственности и безоглядного самопожертвования Лейлы была и обратная сторона — стыд и осуждение. Когда Говард по утрам уезжал на работу на трамвае, а Дорис и Уоррен одевались или играли, Лейла внезапно набрасывалась на детей. Иногда по ее тону можно было догадаться, что вот-вот разразится буря, но чаще всего ничто не предвещало беды.

«Каждый раз, когда мы говорили или делали что-то неправильное, разражалась неутихающая буря. Мать бесконечно припоминала все наши прошлые прегрешения. И хотя она иногда списывала эти вспышки гнева на невралгию, но никогда это не показывала».