Упавшие зерна. Бегущие ландыши

Вплоть до 1917 года Петрово-Соловово владели огромными поместьями, главным образом, в Тамбовской губернии, где они много способствовали улучшению коневодства и развитию тонкорунного овцеводства в России. Как и Щербатовы, Петрово-Соловово славились широкой благотворительностью. Например, отец Анастасии Васильевны на свои средства построил и оборудовал в Тамбове известное всей стране музыкальное училище, позже получившее имя Сергея Рахманинова.

Не чужды были Петрово-Соловово и их ближайшая родня культурной деятельности. Так, бабушка Анастасии Васильевны по отцу – Евдокия Васильевна – была сестрой драматурга Александра Васильевича Сухово-Кобылина, писательницы Евгении Тур (псевдоним, взятый Елизаветой Васильевной Сухово-Кобылиной – в замужестве графиней Салиас де Турнемир) и рано умершей талантливой художницы Софьи Васильевны Сухово-Кобылиной, в честь которой и была названа мать Анастасии.

Отец Анастасии Васильевны, избиравшийся в Государственную Думу и активно участвовавший в политической жизни России в начале XX века, умер незадолго до революции; мать скончалась в Москве в 1928 году; родные братья, уцелевшие в боях Первой мировой войны, погибли уже в советское время от репрессий. Такая же судьба постигла и большинство ее двоюродных братьев, сестер и старших родственников – Трубецких, Новосильцевых, Авиновых и многих других.

Среди немногих «уцелевших» оказался двоюродный брат Анастасии Васильевны – князь Сергей Трубецкой. Его воспоминания о первых послереволюционных годах, прямо касающиеся и жизни кузины, были опубликованы в Москве в 1991 году. Из приводимых коротких отрывков нетрудно увидеть, как складывался взгляд на окружающее у недавно перешагнувшей свое двадцатилетие Анастасии.

«В Москве, – пишет Сергей Трубецкой, – наша семья поселилась в доме моей тети Софьи Александровны Петрово-Соловово (сестры моей матери) на Новинском бульваре… почти ровно напротив гагаринского дома. Постепенно обе наши семьи… собрались там полностью… К тете Сонечке, жившей с дочерью Стазей⁴, съехались из армии по той же причине, что и мой брат Саша, ее оба сына: Саша (артиллерист) и позднее Дима (лейб-гусар). Двумя семьями мы жили в большом особняке какой-то странной жизнью. Мы не могли все время не чувствовать, что мы живем на вулкане: под ногами постоянно колебалась почва, и раздавался грозный гул. И однако – по крайней мере в первое время – мы жили еще во многом в старых рамках жизни…»⁵

Все это кончилось в 1918 году. Начались повальные аресты «бывших», буквально не оставившие дома никого из мужчин. Одни были арестованы, другие бежали от тюрьмы и расстрела, естественно, на юг. Даже старому философу и бывшему члену Государственного Совета князю Евгению Трубецкому по поддельным документам пришлось бежать на Украину.

Из мемуаров Сергея Трубецкого мы узнаем, что оба брата Анастасии Васильевны в это время участвовали в провалившейся попытке освободить в Сибири из под ареста императора и его семью. Никто из участников этого кустарного заговора (среди них родные и двоюродные братья Стази – Александр и Владимир Петрово-Соловово, Николай Лермонтов, Александр и Владимир Трубецкие) тогда не попал в поле зрения ЧК, но позже почти все они, в разные годы и по другим поводам, были расстреляны. Особенно тяжело Стазя переживала гибель родного и двоюродного братьев. К последнему она питала сильную девичью привязанность, что отразилось в ее стихах тех лет.

Если мужчины в семье Анастасии Васильевны и в ее окружении все время находились под дулом расстрельного нагана, то на долю женщин, помимо переживаний за арестованных мужей, братьев и детей, пришлись еще страх оказаться в заложниках и волнения из-за постоянных ночных обысков. Об одном из таких обысков в щербатовском доме пишет и Сергей Трубецкой: «Отдельные обыскивающие что-то присваивали себе, в частности из очень редкой тогда провизии, но в общем краж было мало, а в наших интересах было их не замечать»⁶.

Об обысках тех лет Анастасия Васильевна вспоминала и четверть века спустя даже с большей горечью, чем о своих арестах, допросах и тюрьмах. Как она рассказывала мне, в щербатовском и других домах, куда в более поздние годы жизнь заводила Анастасию Васильевну, проводившие обыски, не стесняясь, прятали по карманам золотые крестики, колечки, серебряные ложечки. Однажды в подобной ситуации мать Анастасии так упорно, молча смотрела на чекиста, руководившего обыском, что он все-таки переложил взятое им кольцо из кармана обратно в ящичек туалетного стола. Через некоторое время Петрово-Соловово увидели в газетах фотографию этого человека. Им оказался приехавший из провинции Генрих Ягода, только еще начинавший свою кровавую карьеру в московской Чрезвычайке.