Упирающаяся натура

Если так, то вряд ли изменилась и власть, к которой демократия бывает приложена. В прежние времена (подозреваю, и сейчас тоже) люди власти не рассматривали себя в качестве посредников в отношениях между населениями территорий. Просто эти территории были их собственностью. Поэтому политика — с точки зрения людей власти — это отношения не между странами и народами, а между собственниками этих стран и народов. Между семьями и кланами тех, кто всем «володеет». Много у тебя народишку для податей и войн, много земли и ресурсов — значит, ты и твоя семья в порядке. Вот и нужно заботиться о том, чтобы было побольше. Расширять границы владений. По мере необходимости сберегать людей, чтобы не сбежали и не перемёрли.

Ну, самим-то людям так, понятно, не скажешь. Им-то какой интерес твоей собственностью быть? Надо их как-то по-другому мотивировать. Отсюда и возникла над естественным политическим базисом (государство как вотчина) абстрактная идеологическая надстройка: «страна, народ, мы». Тоже своего рода мифологический инструмент превращения одного в другое (раскалённой плазмы — в бога-Ярило, отцовской земли-вотчины — в родину-мать).

«Ваши интересы являются моими интересами», — говорит людям правитель, а имеет в виду обратное: мои интересы должны быть вашими. Господин объясняет слугам, что он их слуга, а мы за сотни и сотни лет к этой очевидной подмене настолько привыкли, что думаем уже, что так и есть, что так и должно быть.

На смену княжеским и королевским семьям пришли промышленные и финансовые, но суть власти не изменилась: «власть» — это «владение», а не администрирование.

Политик, исполняющий административные функции (идеал демократии), — это наёмный генеральный директор, — но не стоит забывать, что помимо генерального директора у всякой фирмы бывает ещё и собственник. И даже если по документам эта фирма проведена как акционерное общество, собрание акционеров принимает такие решения, какие нужны какому-то конкретному человеку. Уж он найдёт средства это решение провести. Да вот хоть бы демократию с её механизмами…

Вот почему, когда мы требуем «честных выборов», мы требуем не справедливости, а чистых, без побочных эффектов наркотиков, позволяющих нам бибикать губами, нажимая на воображаемый сигнал воображаемого руля, и чтобы стёртые в кровь ноги при этом не болели.

Один мой знакомый, поборник демократии хоть куда, договорился до того, что для него забота о соблюдении Конституции важнее, чем забота о детях: дескать, если Конституцию по совести соблюсти, детям как-нибудь Бог поможет. Логично, только не пойму, почему он уверен, что Бог пользуется теми же психотропами. А если (страшно подумать) скрытая природа власти — это и есть то, что задумал Бог, а завесу над ней в виде демократий, конституций и вмещающейся в чьи-то отдельно взятые мозги морали досочинили люди?

Или и того проще: Бог помогает людям в том, что они делают, а в том, чего не делают, не помогает. Как тогда?

Пальмовые воры

Снег за окном метёт — хорошо, красиво. Хотя… Середина ж марта!

Вот уже и повод расстроиться.

А у австралийских аборигенов, говорят, нет чувства времени. Если один австралийский абориген назначает другому встречу, договариваются они только о месте, время не имеет значения. Потому что ожидания нет: тот, кто придёт первым, всё равно будет делать всё то, что делал бы в любом другом месте при любых других обстоятельствах: охотиться, искать воду, есть, пить, спать.

Когда я рассказал об этом поэту Владимиру Нескажу, он обрадовался: «О, мне это подходит! Кроме двух первых пунктов…»

Наверное, ещё более счастливым человеком, чем австралийский абориген, является слоновая черепаха: она может не есть целых пять лет — до того обмен веществ медленный. А живёт — то ли двести лет, то ли триста. Долго.

Чувство времени делает нас несчастными, потому что подсознательно напоминает о смерти. Мы думаем: «Эх, не сдал отчёт вовремя», — или: «Эх, быстро пролетел отпуск», — а душа кричит: «Жить, гады! Дайте же, наконец, пожить!..»

«Пожить» — это как?

Есть такой анекдот. Заказали портному брюки. Он их шил, шил, шил, шил… Наконец заказчик взмолился: «Семё-он Семёныч!.. Бог создал мир за неделю, а вы пару штанов полгода шьёте!» Портной ответил: «Так вы ж посмотрите на тот мир, и посмотрите на эти брюки…» В смысле — мир несовершенен, но есть исключения, если их долго делать.

Но у нас обычно наоборот: если долго делаешь — значит, не получается. Долго — это медленно, а медленно — плохо. Есть на этот счёт другой анекдот. Во время войны человека угнали на работу в Германию. Там его определили садовником к жене какого-то германского заводского начальника. Человек, понятно, старался на врагов похуже работать: каждую грядку копал ме-е-едленно… А хозяйка была очень довольна. Вот как аккуратно русский работает!

Почему-то мы смеёмся не над садовником, а над его довольной хозяйкой. Всегда тот дурак, кто чем-то доволен, потому что кто доволен, того обдуривают. Но, главное, понятно же: больше — лучше! А значит, лучше быстрее…