upload

— Папа, — я с любовью посмотрела на неподвижный черный сгусток. — Папа.

Соленая влага брызнула из глаз, но я улыбалась.

— Я люблю тебя.

Дух вздрогнул.

— Я люблю тебя, папа, — сказала я и неуверенно подняла руку, чтобы дотронуться до него. — Я

очень сильно тебя люблю. Прости, что не поняла сразу, что это был ты. Я должна была заметить.

Мне так жаль. Ты страдаешь только по моей вине, — боль разрывала на части. — Прости меня.

Я почувствовала тепло на кончиках пальцев, когда те легонько коснулись сгустка.

Случилось невообразимое.

Чернота медленно рассеялась, и вскоре кухню озарило такое родное, голубоватое сияние. Это было

настоящим чудом. Никак иначе. Я прежде не слышала, чтобы душа возвращала себе свет, но папа

сумел сделать это. На него так повлияли мои слова?

Не веря своему счастью, я дала волю буйствующим чувствам и расплакалась. Все обошлось, ведь

так?

На нас смотрел ошеломленно не только Костя, но и Аня. По ее щекам струились слезы, губы были

открыты в попытке сказать хоть что-нибудь, но с них срывались лишь рваные вздохи.

На нас смотрела мама, которая сидела на полу у окна и не сводила глаз с души папы.

— Миша, — шептала она с благоговением на белом, как полотно, лице.

Сгусток плавно опустился к ней, и мама, прижав ладонь ко рту, сильно зажмурилась.

— Не уходи, — попросила она.

Дух подлетел ближе.

— Прости, Тая, — несколько квадратных метров заполнил голос отца.

Она вздрогнула и зажмурилась так крепко, словно очутилась в своем самом кошмарном сне.

Я заметила Костю со Шкатулкой в руках.

— Женя? — он взглянул на меня.

Папа должен уйти.

Нам необходимо отпустить его.

— Давай.

Он открыл Шкатулку.

Я отвернулась, не желая видеть, как душу отца затягивает внутрь.

В плененной мраком кухне повисло гробовое молчание, разбавляемое надрывистым, скорбным

рыданием.

ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ ГЛАВА

Аня взяла с меня обещание, что я обо всем расскажу ей, как только вернусь из библиотеки, куда

сейчас направлялась с Костей, чтобы вернуть душу отца в Иной Мир. Я солгала ей. Конечно, она ни

о чем не узнает. Ей, как и маме, сделают Форматирование, и этот вечер навсегда сотрется из их

памяти.

А я буду помнить, и не хочу забывать. Воспоминания, пусть и дико болезненные, ценнее всех

драгоценностей мира, потому что они о папе. Избавиться от них будет равносильно предательству.

— Женя?

Я услышала голос Кости и поняла, что остановилась посреди улицы, крепко прижимая к себе

Шкатулку с душой близкого человека внутри.

— Извини, — я протерла слипающиеся глаза. — Задумалась.

Костя подошел ко мне и наклонил голову, чтобы видеть мое лицо.

— Задам самый идиотский вопрос, но… как ты?

Я хрипло усмехнулась.

— Буду в порядке.

Нескоро, но все обязательно наладится. Потребуется время, чтобы без дрожи вспоминать

сегодняшний вечер, попытку самоубийства мамы, почерневшую душу отца, балансирующую на

грани с безумием, но сумевшую вернуться к свету, шок Ани… Прошло несколько минут с тех пор, как мы вышли из подъезда, но для меня этот короткий промежуток времени был равен

бесконечности.

— Я сочувствую, Женька, — тихо сказал Костя.

— Да. Я тоже, — еще тише пробормотала я.

Мне вновь предстоит попрощаться с папой. Как и восемь месяцев назад, я буду смотреть на его

исчезающую душу и давиться непрекращающимися слезами. А потом не смогу встать с постели

неделю, буду думать, думать и думать… терзать себя до изнеможения.

Я слегка опешила, когда Костя один шагом миновал оставшееся расстояние между нами и притянул

меня к себе. Его руки бережно, но крепко обвились вокруг моих плеч. Он уткнулся носом мне в шею

и шумно выдохнул. Его горячее дыхание прогнало волну мурашек по моему закаменелому телу.

Я не шевелилась какое-то время, но, расслабившись, обвила талию Кости одной рукой и закрыла

глаза.

— Спасибо.

— За что? — удивленно спросил он, отклонив голову.

Я прижалась лбом к его груди.

— За все.

— Женька, — Костя вновь стиснул меня в объятиях.

Мы стояли в обнимку посреди улицы, освещаемой старыми фонарями. Ветер кружил вокруг нас в

беспокойном танце, пробираясь под мою майку с рубашкой. Но руки Кости, гладящие меня по

волосам и спине, не давали замерзнуть. Невероятно, что в такой холод он оставался теплым и

делился теплом со мной.

Мимолетное душевное спокойствие развеялось с прогремевшей рок-песней. Костя отстранился, залез

в глубокий карман толстовки, которую я вручила ему обратно сразу после того, как мы ушли с

набережной, и стал шарить в поисках белого «Sony Xperia».

— Да где же ты, — ворчливо бормотал он.

Телефон оказался во внутреннем кармане, о существовании которого я не подозревала до этого

момента.

Высветившееся на голубом экране имя заставило Костю встревожено нахмуриться.

— Да, — он ответил рявкающим тоном, поднеся «Sony» к уху, но тут же отдернул руку, и я

услышала чей-то гаркающий голос. — Не ори, идиот! Я телефон не мог найти. Чего хотел?

Костя внимательно слушал своего собеседника и кивал.

— Понял. Где ты?

Его сосредоточенный вид выбил меня из колеи. С кем и о чем он разговаривал?

— Не суйся один. Дождись меня, — Костя ухмыльнулся. — Куда ж ты денешься, дубина?