— Кто сказал, что ты закончишь так? Ты единственная, кто имеет власть над своей
собственной жизнью, Пейдж. Ты сама руководишь своими желаниями. Признаюсь, мне не
нравится идея, что мы сидим у дома этого парня, преследуя…
Я посмотрела на нее испепеляющим взглядом, она фыркнула с раздражением.
— Анонимно следуем. Мне кажется, что ты рехнулась, не сообщив Кеннеди, что
отклонилась очень далеко от первоначального расследования, но думаю, что понимаю
тебя, — тихо произнесла Лорелей. — Трудно наблюдать за Кеннеди и Гриффином, когда
они так влюблены друг в друга, а у тебя этого нет.
Меня так потрясли искренние слова Лорелей, что я сижу просто в изумленном молчании,
во все глаза пялясь на нее. Лорелей всегда была непреклонна по поводу новых романов.
Она зареклась иметь какие-либо отношения с мужчинами на всю оставшуюся жизнь,
потому что поняла, что любовь не стоит того.
Оказывается, не смотря на суровый внешний вид, в душе она такой же нежный романтик,
как и я.
— Пожалуйста, мы можем просто поехать домой и отоспаться от запоя, который сочится у
тебя даже сквозь поры? От всей этой честности сегодня, мне хочется кастрировать Энди И
Мэтта, который заставляет страдать твое сердце.
Ладно, возможно, она НЕ НАСТОЛЬКО сентиментальная, как я.
— Ты обещаешь не судить меня за то, что я заставила тебя приехать сюда, в состоянии
опьянения? — умоляю я ее.
Лорелей заводит машину и отъезжает с обочины тротуара.
— Обещаю. Я даже помогу тебе найти способ, чтобы Мэтт смог простить тебя, если ты
действительно этого хочешь. Другой способ, не связанный с анонимным преследованием
или же барменом мудаком.
— Вероятно, мне следует вернуться к бармену и извиниться, а?
Глава 11
Даже не потрудившись снять темные очки, я сижу в церкви Святого Михаила и задаюсь
вопросом:
— Сними очки, это не дискотека, — сурово шепчет мне на ухо мама.
К счастью, я снимаю их после того, как закатываю глаза на нее, и удерживаюсь напомнить
ей, что сейчас уже не 1970 год.
— Не желаешь просветить меня, почему ты попросила встретиться с тобой в церкви? —
спрашиваю я, вздрагивая от яркого солнечного света, льющийся через витражи, убирая
свои очки в сумочку.
— Ты имеешь в виду, что стоит не учитывать тот факт, что твоя душа нуждается в
спасении и прошло уже больше месяца, когда ты была в церкви? — шепчет она.
Я приподнимаю бровь, как только органная музыка начинает греметь у меня за спиной.
Мама сразу же встает со своего места и начинает петь вместе с другими прихожанами,
полностью меня игнорируя.
Я ожидаю конца песни и когда все садятся, сложив руки на коленях, пробую снова:
— Что было такого важного, что не может подождать до сегодняшнего вечера? — шепотом
спрашиваю я ее.
Она шикает на меня, как только пастор начинает говорить, и во мне поднимается протест,
причем громкий, пытающийся напомнить ей, что именно она выбрала это место для
встречи. Через несколько минут, она наклоняется ко мне ближе.
— Кто-то украл хлеб Господа для причастия из церкви на прошлой неделе. А вчера
пропала золотая чаша. Ты должна сказать своей подруге Кеннеди, чтобы она помогла нам.
Я немного возмущаюсь на тот факт, что она даже не предлагает
Она почему-то твердо убеждена, что моя единственная роль в «Единожды солгав» это
быть шлюхой. Даже моя собственная мать совершенно не верит в мои способности.
— Знаешь, я же тоже там работаю? Почему я не могу быть той, кто поможет вам?
Не то, чтобы я очень уж хочу, поскольку слишком занята сейчас, помогая Мэтту, но в
принципе сам факт.
— Ты целуешься с незнакомыми мужчинами и снимаешься обнаженной. Каким образом
ты собираешься помочь нам?
Совершенно неважно сколько раз я повторяю ей, что, целуя тех мужчин — это
своеобразный способ с моей стороны поймать их на обмане, или о том, что фотографии,
сделаны с большим вкусом, на которых я изображена, она все равно уверена в одном —
что моя лучшая подруга намного лучше меня, и она тоже ходит в эту церковь, и не имеет
дочь, которая позирует для
подобном. Как только меня наняли на мою первую работу в качестве модели десять лет
назад, она стала молиться с четками каждый вечер, потому что решила, что я пошла по
скользкой дорожке.
— Я совсем там не обнаженная. Сколько раз мне повторять тебе это? — шепчу я сердито.
Она опять шипит на меня.
— Мы находимся в доме Господнем. Сейчас не время говорить о твоей «больной мозоли»,
— сообщает она мне, взмахнув руками в направлении моей груди.