Управдом

Тут очнулся Рябой, закричал дурным голосом, вытащил из кармана выкидушку и бросился на поднявшегося Сергея. Тот подождал, пока Сенька приблизится достаточно близко, и ударил его ногой в живот. Рябой сложился пополам, нож у него из рук выпал и покатился по полу, замерев возле Гриши. Тот поспешно отодвинулся, чтобы Травин не подумал, что он, Весло, тоже хочет напасть. Сергей насмешливо хмыкнул.

– Физическое воздействие – оно и разум укрепляет, – вспомнил он слова своего учителя физкультуры. – Где я живу, вы знаете. Завтра деньги, которые у детишек забрали, отдать вдвойне – так поступать нехорошо. Картинки жиганов принесете, и чтоб не каляки там маляки были, а в полуанфас. Вон, Кучер знает, что это такое. Проведаю, что обмануть хотели или вдруг дружка своего Валета предупредить решили, еще хуже – если вдруг сбежать решите по дурости, подвал у меня есть, там и замурую трупы ваши, места много, хватит на всех. Ах да!

Он подошел к Кудрину, который испуганно зажмурился, и резким движением вправил ему палец обратно.

– Я ж не зверь какой.

Весло дождался, пока дверь захлопнулась, и тут же бросился к комоду, по пути пнув Рябого ногой.

– Ты-то за что, – заныл тот, – а этого урода завтра на пику подымут, я постараюсь.

– Заткнись, придурок. Из-за тебя все, – Гриша рылся в комоде. – Где тут бумага лежала и карандаши?

– В нижнем ящике, – подсказал Кучер, баюкая палец. – Эх, Валету не рассказать, он бы деньжат отсыпал. Но я не дурак с этим как его там связываться. И тебе не советую. И тебе, Рябой.

Последние слова он сказал с сомнением. Рябой при слове «деньжата» встрепенулся, кое-как дополз до двери, поднялся, держась за ручку, пару раз глубоко вздохнул и вылез наружу. Кучер проводил его внимательным взглядом.

– Дурак, – сказал он. – Ой дурак, побежал закладывать. Он ведь и нас с тобой заложит, да?

– Что делать будем? – Весло посмотрел на дверь. – Может, его того?

– Не, пусть бежит. Я же сказал, что Валета в городе нет, а то, что он у Клопа на малине сейчас отлеживается, Рябому знать не надо. К Клавке сунется, та корешам стукнет, глядишь, и вправду от этого верзилы избавимся. А нет, с нас спрос маленький, Клавка нас закладывать не будет, ума хватит, повязаны мы. Так что ты рисуй, Гриша, да покрасивше.

Травина взяли прямо в коммунхозотделе, он заприметил милиционеров, еще когда в здание входил, трое служителей порядка курили, а при виде него нервно зашептались. Сергей уж хотел было подойти, спросить, не его ли ждут, вроде как пошутить, а оказалось – не шутка это. Сначала секретарь, когда он добрался до приемной через несколько подотделов, сказала, что Кац его ищет очень срочно, потом самого Каца в его кабинете не оказалось, а вместо него обнаружились еще три милиционера, вооруженных наганами.

– Гражданин Травин? – грозно спросил старший, с квадратом на красной петлице.

Сергей протянул удостоверение инспектора коммунхозотдела, командир отделения, видя, что задерживаемый не сопротивляется и личности не скрывает, чуть расслабился. Но наган не опустил, так и косил глазами то на Травина, то на красную книжечку.

– Вас вызывает следователь, – наконец сказал он.

– Просто вызывает? – уточнил Сергей.

Милиционер слегка замешкался. В повестке было указано – «в качестве свидетеля», но на словах он получил строгое распоряжение доставить задержанного под усиленной охраной и поместить в камеру.

– Просто, – наконец ответил он. – Но приказано проехать с нами безотлагательно.

Последнее слово он произнес по слогам, оно было красивое, но длинное и трудное.

Семейная банда, промышлявшая воровством вещей пассажиров и прирезавшая по пьяни машиниста литерного поезда «Москва— Владимир», в полном составе сидела в камере. Трое молчаливых среднего возраста, побитых жизнью, но еще крепких мужиков, повздорили с кочегаром, получили от него лопатой и пошли разбираться в кабину паровоза. Ругань закончилась потасовкой, разбитой головой кочегара и ножом в правом боку машиниста, от греха подальше его засунули в пышущую жаром топку, где тот и обгорел до неузнаваемости, и теперь обычным ворам, в подпитии пошедшим на мокрое дело, грозила сто тридцать шестая статья – десять лет лишения свободы. Правда, следователь намекнул, что если они проучат одного человека, то статью он им изменит на сто тридцать восьмую, а это, если учесть пролетарское происхождение задержанных, всего год исправительных работ.

Кроме них, в камере сидели тихий, интеллигентного вида старичок, обвинявшийся в растрате профсоюзной кассы, и молодой человек примерно одного с Травиным возраста, в широких штанах и косоворотке. Им достались нары рядом с окном, братья заняли остальные три, расположившись на нижних лежанках. Пожилой испуганно жался, а вот ровесник Сергея сидел совершенно спокойно.