Управдом

– Чисто.

– Это кто?

– Ларин Георгий Николаевич, – сдержанно, но с волнением представился коммерсант. – Что это происходит, товарищи? Бандитское нападение?

– Вооружен? – не отвечая на вопрос, спросил у бойца чекист.

На лестнице послышался топот каблуков, в квартиру вбежали еще четверо, один – с двумя шпалами.

– Мищенко, обыскать.

– Есть, – уполномоченный резко развернул Ларина к стене, развел руки и ноги, провел ладонями по телу, особое внимание уделяя карманам, поясу и обуви. – Нет, чист.

– Тащите его к нам. Что с другим?

– Мертв, – доложил Мальцев. – Смотри, Петр Лазаревич, пистолетик-то тот, что я говорил.

Петр Лазаревич присел на корточки рядом с трупом, внимательно осмотрел оружие, не прикасаясь.

– Фотограф?

– Уже едет.

– Мищенко, ты еще тут?

Мищенко застегнул на руках Ларина наручники, подтолкнул к выходу.

– Я ни в чем не виноват, товарищи, – попробовал протестовать Ларин.

– Все так говорят, – уполномоченный вывел коммерсанта за дверь, – это ты вон товарищу Пельтцеру расскажешь, он такие сказки любит.

Травин узнал о том, что коммерсантов захватили, только через два часа – как вернулся из инспекционного путешествия. Кузьма, следящий за домом с утра, во всех деталях расписал, что творилось, и даже показал несколько гильз, которые подобрал.

– Пуляли знатно, – подвел он черту под рассказом, – дядя Сережа, а это белогвардейцы?

– Скорее всего, да, – ответил Травин.

– Они приехали, чтобы воду отравить в Клязьме? Нам в школе рассказывали.

– Узнаем. О том, что ты видел, никому, ясно? Ребятам можно, но и их тоже предупреди, чтобы не болтали.

Кузьма серьезно кивнул головой и сказал, что он – могила.

Мальцев к рассказу пацана добавил подробностей.

– С утра мы с особоуполномоченным ГПУ Пельтцером сидели, их высматривали, – не скрывая гордости, говорил он, кося одним глазом на Травина, а другим – на дымящийся чай. – Этот Ларин только к обеду появился, его до самого дома пасли, а как зашел, выждали немного и в дверь постучали. Так его приятель начал палить прямо из окна, одного бойца убил, другого ранил тяжело, и все это из маленького револьвера. Там шагов двадцать будет, попасть трудно, в него стреляли минуту, считай, пока мы в дверь ломились, и без толку, только четыре раза попали. Представляешь, Сергей, нашли-таки этот пистолетик заграничный. Пельтцер как его увидел, глаза разгорелись, он теперь, наверное, себе второй ромб на петлицы в мыслях крепит.

– А Ларин что?

– Непонятно. Вроде и дверь открыл сам, и нас впустил, когда этого Леонида убили, и вообще не сопротивлялся, чемоданчик с деньгами отдал, по всем бумажкам выходит, что эти шестьдесят тысяч должен был на фабрике заплатить во вторник. Петр Лазаревич считает, что Ларин этот – сообщник, хотя вот допрашивали сейчас, по всему выходит, случайный человек. О пистолете ни слухом, ни духом не знал, стрелял из пистолета молодой, бойцы его в окне четко видели, и во время убийств не было его в городе. Да, еще у Леонида этого нашли чемоданчик хирургический, а там нож такой с длинной рукояткой и широким лезвием, называется – реберный, так вроде как им он горло Ферапонтовой, Бондарю и Чухонину перерезал. Короче, дело ушло в ОГПУ, завтра вот вместе с Пельтцером Ларина этого в Москву везем. Там его, голубчика, хорошенько допросят. Да, еще кое-что всплыло. Фамилия этого Леонида совсем не Рудин.

– А какая?

– Рудницкий. Леонид Павлович Рудницкий. Из местных дворян, перешедших на сторону революции, хирургом в Красной армии служил до 1922 года, комиссован по ранению. Его случайно совершенно один из чекистов опознал. Угадай, вместе с кем он там воевал.

– Не темни.

– С Гириным. Совпадение, случайность. А если нет? Значит, правильно мы РКМ к этому не подключили, и Пельтцер меня похвалил. И тебя тоже, я твое участие скрывать не стал, так что жди поощрения.

– Только этого мне не хватало, – вздохнул Травин, – особенно от ОГПУ.

– Ну там тоже люди разные, – Мальцев решительно рубанул ладонью воздух, – есть те, кто не поддается чувствам, с холодным сердцем разбирается. Так что, считай, дело закрыто.

– А Ковальский?

– Да, на всякий случай проверим. В четыре утра мы выезжаем в Москву, к шести вечера я вернусь поездом, и тогда успеем все сделать. Убийцы, они ведь под ночь приходили, хотя, кажется мне, не будет никого. Зря только этого нэпмана в дрожь вгоним. Ладно, Травин, бывай, у меня вон работы непочатый край, завтра и переговорим, как все уляжется.

Ларин проснулся затемно, к октябрю солнце все позже появлялось над горизонтом, и в три утра темень была – хоть глаз выколи. Он встал с нар, присел несколько раз, разминая ноги, дождался, когда подойдут конвойные, и вместе с ними вышел на улицу.

Там уже стоял черный «паккард» с кожаным верхом, у машины стояли Мальцев и Пельтцер. Ларина втолкнули на заднее сиденье, рядом с ним сел Мальцев, особоуполномоченный разместился на диване напротив. На переднее сиденье сели водитель и боец.

– Поехали, – отдал приказ чекист, машина взревела и выехала из ворот дворянского особняка, в котором размещался уездный отдел ГПУ.