Управление

– А это, – продолжал врач, указывая на кровать, – герр Ойген Леттке. Как уже сказано, ариец с расовым статусом ААА. Мы планируем оставить его здесь на несколько лет, пока не будут получены солидные результаты. – Он ухмыльнулся. – Или, скажем так, пока результаты не появятся, чтобы мы смогли их оценить.

Фон Аргенслебен кивнул.

– Ах да, это дело. Мы ведь его обсуждали. – Он потянулся за авторучкой. – У вас уже подготовлены бланки?

– Вот здесь. – Врач пролистнул несколько бумаг на папке-планшете, протянул ему, и тот подписал.

Затем врач обратился к медсестре, которая до сих пор молча стояла рядом с кроватью.

– Сначала организуем уход – мытье, кормление, регулярная смена положения, обтирание французской водкой и тому подобное. Пусть сначала отдохнет. Потом мы позаботимся о взятии…

В этот момент в кармане плаща рейхслейтера зазвонил телефон. Он вытащил его, сказал: «Прошу прощения», и вышел в коридор, немного отойдя от палаты.

Затем Добришовский услышал, как тот возмущенно воскликнул:

– Что? Они что, с ума сошли? Ни в коем случае.

Он снова просунул голову в палату.

– Извините, чрезвычайная ситуация. К сожалению, я вынужден немедленно уехать. Держите меня в курсе по электронной почте, хорошо?

Затем бросился прочь, проревев в свой телефон:

– Мюллер – вертолет! Сейчас же!

Добришовский вместе с доктором и сестрой наблюдал за происходящим, затаив дыхание. Теперь они в нерешительности смотрели друг на друга, пока доктор Дальман не откашлялся и не сказал:

– У него всегда много дел. Строится так много новых домов «Лебенсборн»… Ведь необходимо как можно скорее компенсировать наши потери.

Почему-то Добришовский счел своим долгом сказать:

– Ко мне это не относится. У нас семеро детей, четверо мальчиков и три девочки.

Медики одобрительно улыбнулись.

– Похвально, – отметил врач.

Добришовский вытянул из себя улыбку и подумал о своей импотенции и о том, как внезапно она наступила, сразу после рождения младшего. Как будто его тело решило: уже достаточно.

Теперь зазвонил телефон доктора.

– Дальман, – представился он и, ненадолго прислушавшись, произнес: – Подождите. Лучше я сам взгляну.

Он протянул руку Добришовскому.

– Мне пора. Осложнение при родах. Рад был познакомиться с вами. И спасибо, что привели сюда своего коллегу. Хайль Гитлер! – Он кивнул медсестре: – Сестра Ида?

– Бегу, – ответила она.

Они поспешили выйти, и Добришовский остался наедине с бывшим коллегой.

Подошел к кровати, чувствуя, что должен попрощаться, пусть даже Леттке больше и не понимал, что происходит вокруг него. Но как? Между ними никогда не было доверительных отношений, и потому после некоторого колебания он наконец взял его мягкую руку и тихо сказал:

– Герр Леттке – всего наилучшего на вашем новом рабочем месте.

* * *

Хелена не удивилась, что пришли гестаповцы, она только удивилась, что они пришли так поздно. Компьютер работал, но пока еще работал очень медленно.

Она наблюдала из окна, как они въехали во двор и прямо-таки оккупировали его. Столько машин! Столько мужчин! Столько оружия! Удивительно.

Причем столько мужчин с оружием понадобилось, конечно же, для того, чтобы разоружить двух охранников. Очевидно, тому, кто был ответственен за эту операцию, было известно об их присутствии.

Хелена услышала, как внизу раздались громкие крики, услышала голос Альмы, пронзительный и полный негодования, увидела, как начали сбегаться слуги… И чего они хотели добиться? С навозными вилами сражаться против автоматов? Надо надеяться, этого от них никто не ожидает.

Она отошла от окна, обула прочные ботинки и надела пальто, которое собиралась взять с собой. Затем вышла из комнаты.

Наверху лестницы она остановилась и прислушалась к тому, как Альма спорила с предводителем гестаповцев.

– Это жена моего брата, – кричала она прямо ему в лицо. – Вы вообще хоть знаете, кто мой брат? Лудольф фон Аргенслебен! Он служит в СС, подчиняется лично рейхсфюреру Гиммлеру…

– Мы знаем, сударыня, – перебил ее мужчина. – Но в данном случае это не имеет никакого значения, потому что это вопрос государственной безопасности. Фрау Хелена фон Аргенслебен обвиняется в пораженчестве, антигосударственной пропаганде, оскорблении членов правительства, симпатии к иудаизму и некоторых других преступлениях. Прежде всего, возникает веское подозрение в государственной измене…

– Чепуха! – кричала Альма. – Полнейшая чепуха!

– Вот что она написала. – Он протянул ей лист бумаги. – На Немецком форуме.

Затем наступила тишина, страшная тишина. Альма читала, прижав руку ко рту, больше ничего не говорила.

Хелена снова сдвинулась с места, спокойным шагом спустилась с лестницы. Все смотрели на нее широко раскрытыми глазами.

– Оставь, Альма, – сказала она. – Все в порядке.

Все расступились, чтобы она смогла встать перед гестаповцем и протянуть ему запястья. – Я пойду с вами.

Он посмотрел на ее руки и покачал головой.

– Полагаю, наручники не потребуются, верно?

– Нет, – ответила Хелена. – Не потребуются.