Управление

Хелена действительно почувствовала, как что-то изменилось в ее голове, в ее сознании. Внезапно возникла своеобразная настороженность, тревога, беспокойство. Она была взволнована без особой причины и ощутила что-то вроде повышения температуры внутри нее, как будто аппарат передавал энергию ее телу.

Доктор Данцер выключил его, опустил и спросил:

– Что вы чувствуете?

– Я не знаю, – растерянно сказала Хелена. – Не знаю, как это описать…

Ее взгляд избегал его, блуждал вокруг и упал на портрет Адольфа Гитлера, висевший на стене в простой раме. В этот миг вся энергия, поднявшаяся в ней, разрядилась в неожиданной волне возбуждения, нет, расположения, да, пылкой любви к фюреру, ангельское лицо которого, казалось, смотрело на нее прямо с этой картины, лично на нее, и будто уверяло ее, что он отвечает на ее любовь столь же сильно.

– Я чувствую, – взволнованно воскликнула Хелена, – что люблю фюрера. Да, я люблю его! Вообще-то я всегда его любила, но теперь мне совершенно ясно, что это так. О, я так хочу служить ему, беспрекословно подчиняться ему… рожать ему детей, да! Я хочу принадлежать ему целиком, целиком и полностью. Я люблю его, люблю, люблю, люблю его!

Она уже не могла усидеть на месте. Вскочила, в порыве чистейшего экстаза подняла правую руку и отдала честь во весь голос, потому что всему миру следует знать:

– Хайль Гитлер! Хайль, мой фюрер! Хайль! Хайль! Хайль!

66

Здесь было хорошо. Так светло. И они были добры к нему. Если бы он только мог все вспомнить!

Свое имя, например. Они иногда называли его, обращались к нему по имени, но он его постоянно тут же забывал.

Они давали ему вкусную пищу. Были очень дружелюбны. Добрые женщины. Иногда приходил мужчина, который брал его за запястье и серьезно смотрел; он этого боялся.

Но недолго.

Там птичка! Просто сидела на открытом окне и глядела на него. Пташка. А позади – небо. Облака. Это он еще помнил.

Но почему он вообще здесь? Этого он тоже не знал. Он так мало знал. Практически ничего.

Но они здесь очень дружелюбны, добры к нему. Особенно женщины. Иногда они приходили и переворачивали его на бок. Или мыли его, что всегда было очень приятно.

Если бы только он мог вспомнить! Например, свое имя. Почему они знали, как его зовут, а он нет?

И почему он вообще здесь оказался?

Ему приходилось так много спать. Даже когда было светло. Здесь было довольно светло. Но потом он всегда просыпался и не знал, где он и почему он здесь. Иногда он дрожал от страха, потому что не знал, что случилось.

Но они очень добры к нему. То есть женщины.

Иногда приходила одна, о ней он всегда помнил. У нее были седые волосы, и она никогда не смотрела на него, когда отбрасывала одеяло, поднимала ночную рубашку и делала приятные вещи с его волшебной палочкой. У нее было что-то жужжащее, и это ощущалось, о, какие хорошие были ощущения!

Она всегда останавливалась посередине, чтобы что-то натянуть на его волшебную палочку, но потом снова продолжала что-то делать жужжащей штукой, и от этого было хорошо, о, это было хорошо. При этом все в нем сжималось, напрягалось, он начинал пыхтеть и стонать, так хорошо было, а потом, в какой-то момент, происходило «ВУ-У-У!», и тогда ему казалось, что что-то удивительно горячее ударяло ему в голову и весь мир кружился, а затем становилось темно, и он больше ничего не знал, ничего не замечал.

* * *

Сестра Ида вышла из комнаты мужчины, тихо закрыла за собой дверь, держа в руке почкообразный лоток, в котором лежал наполненный презерватив, скромно прикрытый бумажным полотенцем.

Конечно, это был не обычный презерватив, а специально изготовленный медицинский, без химических добавок, используемых в презервативах, которые можно купить за пределами Германии, для снижения подвижности сперматозоидов: здесь это, разумеется, было нежелательно.

Она быстро прошла вдоль коридора. Было совершенно тихо, если не считать мягкого поскрипывания ее резиновых подошв по линолеуму.

Постучалась в процедурный кабинет № 1. За матовым стеклом было заметно какое-то движение, потом доктор Дальман открыл дверь.

Она протянула ему лоток. Позади него заметила женщину в гинекологическом кресле, оголенные ноги на держателях, две белокурые косы, свисающие до пола. Она сделала шаг в сторону, и действительно, в воздухе висел запах хлороформа или чего-то подобного. На столе лежал наготове стеклянный шприц.

– Спасибо, – сказал доктор Дальман, взял лоток и уже хотел отвернуться и закрыть дверь, но остановился и еще раз испытующе посмотрел на нее.

– Сестра Ида – всё в порядке?

– Да, – сказала она. – Само собой.

Он разглядывал ее.

– Вы выглядите несколько… Как бы сказать? – Он откашлялся и немного приподнял лоток. – Вас напрягает взятие?

– Нет, – ответила сестра Ида и невольно сглотнула. – Это ведь для благого дела.

– Конечно, – согласился он. – Но ведь все-таки довольно интимное занятие.

Сестра Ида медлила. Разве сейчас нет чего-то более важного, чем ее чувства? Та женщина в кресле, например, которая ожидала зачатия. Но затем она глубоко вздохнула и призналась: