Маленький мальчик, воспитанный на Западе, любуется образом Иисуса Христа с невинным агнцем на коленях; маленький мальчик, воспитанный в Индии, любуется образом Кришны, поднимающего одним пальцем целую гору. Легенда гласит, что одной деревушке грозили страшные бури и грозы, и Кришна, чтобы уберечь ее, поднял огромный холм Говардхана и держал над деревней, пока опасность не миновала. Зачастую на иллюстрациях к этой легенде изображено, как радостные жители деревни подпирают холм шестами: Господу не нужна наша помощь, но исполнять свои обязанности все равно надо. Иисус Христос говорил: «пустите детей приходить ко Мне и не возбраняйте им, ибо таковых есть Царствие Божие», и считается, что делал он это ради их блага. Кришна хочет несколько иного — чтобы все были в безопасности. А если идешь туда, куда ведет тебя дхарма, то следуешь путеводной нити, которая никогда не порвется. Практически каждый раз, когда принимаешь какое-нибудь решение, нужно проверять, соответствует ли оно дхарме, и если нет, жди беды. Это может быть и мелкая неприятность, и огромная трагедия, которая поломает тебе жизнь. Беда — это не просто трудность или неприятность, она означает, что ты сбился с пути. Поскольку понятие дхармы для западного человека почти ничего не значит, стоит задуматься, что, собственно, происходит: Индия открыла некий тайный ключ к мирозданию или просто упрямо следует устарелым представлениям.
Буквально исполнять невидимые законы очень трудно, поэтому дхарма описана набором вполне конкретных правил, передающихся из поколения в поколение. Однако этот набор обрастал новыми правилами — и в результате вся эта конструкция необычайно усложнилась и не давала продохнуть. Если бы брамин из высшей касты досконально следовал ритуалу, изложенному в индуистских священных текстах, это занимало бы у него круглые сутки, и ему некогда было бы просто жить. Однако для практических целей в правилах предусмотрены послабления. Отец следовал дхарме уже тем, что с честью исполнял свои профессиональные обязанности, его сыновья переняли семейную дхарму, поскольку последовали по его стопам и тоже стали врачами. Если мама и хмурилась иногда, когда отец слишком щедро раздавал деньги, дхарма спасала его, поскольку щедрость предписана законом. Если иметь в виду только это и ничего больше, дхарма не дает человеку сойти с пути истинного, с пути добродетели. Однако заручиться одобрением свыше в повседневной жизни — это примерно то же самое, что верно следовать предписаниям Корана или законам Талмуда, который определяет поведение ортодоксальных иудеев. Специфически индийская тонкость заключается в том, что дхарма — неотъемлемая часть природы человека, она инстинктивна. Если ты оступился, то сразу это чувствуешь. На сцену выходит совесть, и вот тогда-то и становится ясно, что от слова «невидимый» никуда не уйти. На каждом этапе жизни я строил свою личность из невидимых кирпичиков. Я их по определению не видел, но если бы десятилетия спустя я посмотрел в зеркало и обнаружил бы там человека средних лет, который был бы узколобым, гордым, эгоистичным, суетным — или оказался бы наделен любыми другими нежелательными качествами, — этот недостаток был бы результатом процессов, развивавшихся много лет. И винить в этом я мог бы только себя — за то, что в жизни мне не хватило осознанности. Дхарма посылает нам сигналы ежедневно. Мельчайшие неурядицы — это на самом деле зашифрованные послания в глубины «Я». Понять это «Я» помогает, пожалуй, лишь сравнение с коралловым рифом, который медленно-медленно, исподволь растет на океанском дне.
Парадокс выстраивания личности состоит в том, что процесс ни на миг не останавливается и невозможно решить, что именно хочешь выстроить. Ни генерального плана, ни архитектора. Остается только глядеть на себя со стороны. Скажем, за много лет медицинской практики, когда каждый день осматриваешь десятки пациентов, я очерствел душой. Не в меру назойливые больные меня бесили. В жизни каждого врача бывают зануды, которые от нечего делать регулярно таскаются на прием с какими-то ерундовыми жалобами. И когда такой пациент заявляется в третий раз за месяц, так и подмывает сказать: «Ваша болезнь не страшнее заусенца. Идите домой и не донимайте меня. Дайте пожить спокойно».
Конечно, если бы я и вправду поймал себя на подобных словах, то наверняка понял бы, что стал черствым. Однако люди на удивление надежно защищены от того, чтобы смотреть на себя со стороны. Гораздо вероятнее, что процесс очерствения ускользнул от моего внимания, а если бы кто-нибудь сказал мне о нем, я бы обиделся и рассердился. Кирпичики, из которых строится личность, невидимые, вот почему мы их не замечаем, и на места свои они ложатся почти что беззвучно.