Управляй своей судьбой. Наставник мировых знаменитостей об успехе и смысле жизни

Помню, как однажды в приемный покой пришел больной с ногой в гипсе — он жаловался, что ему трудно дышать. В анамнезе у него была астма, а лекарство, которое он от нее принимал, у него кончилось.

– У меня приступ астмы, — сказал он. Однако меня встревожило, что у него может быть легочная эмболия: в иммобилизованной ноге образовался тромб, оторвался и попал в легкое. Это смертельно опасно. Мы сделали снимок, мои подозрения подтвердились, и мы назначили лечение и, судя по всему, спасли больному жизнь. Меня бросало в дрожь при мысли о том, что больные настолько доверяют нашим умениям и суждениям. Это значило, что мне нельзя ошибаться, особенно в ситуации, когда болезнь угрожала жизни. Правда, у интерна всегда есть страховка — ее обеспечивает больничная иерархия: интерн всегда может обратиться за советом к младшему резиденту, у которого опыта больше на год. А тот, в свою очередь, советуется со старшим резидентом, который при необходимости вызывает лечащего врача. К концу года в Мюлленберге я был уже более или менее уверен в своей способности диагностировать у больных самые разные недуги.

Мы с Амитой по следам Дипака перебрались в Бостон, потому что знали, что это Мекка американской медицины, высшая лига. Я получил место младшего резидента в больнице Карни в Дорчестере. Это больница при Университете Тафтса. Амита проходила резидентуру по педиатрии в медицинском центре Св. Елизаветы. Вскоре после того как я стал работать младшим резидентом в Карни, меня позвал один интерн. Его больной жаловался на головную боль, дискомфорт в животе и диарею, и у него была высокая температура.

– Помогите, — попросил интерн. — Мне надо сделать поясничную пункцию и что-то не попасть в субарахноидальное пространство, чтобы взять пробу спинномозговой жидкости.

Я пришел в палату, быстро, но сосредоточенно изучил историю болезни и осмотрел больного. Потом поглядел результаты анализов и поставил диагноз.

– Не нужна ему поясничная пункция, — сказал я. — У него брюшной тиф.

Такого интерн не ожидал.

– Почему вы так думаете?

В Штатах брюшной тиф большая редкость, зато в Индии я видел довольно много случаев. Обожаю таких больных: загадка, которую решаешь при помощи проверенной временем науки.

– Пациент жалуется на диарею, — объяснил я. — У него увеличенная селезенка, высокая температура, а пульс для такого жара довольно низкий. Обычно на каждый градус повышения температуры пульс увеличивается на десять ударов в минуту. А у него гораздо меньше. Это называется относительная брадикардия. Еще у него сыпь — брюшнотифозная розеола — и мало белых кровяных телец. Брюшной тиф, классический случай.

Интерн только головой помотал:

– Его осматривал Лу Вайнштейн!

Доктор Луис Вайнштейн был всемирно известным инфекционистом, его считали богом инфекционных заболеваний. А я был младшим резидентом. Так что я не обиделся, что интерн усомнился в моих словах. Предложил ему сделать кое-какие анализы и посев стула. А сам пошел со своим диагнозом к лечащему врачу больного. Врач попросил меня позвонить доктору Вайнштейну.

Ага-ага. «Здравствуйте, доктор Вайнштейн, я доктор Чопра, младший врач-резидент». В общем, я дозвонился до его кабинета и сказал доктору Вайнштейну, что смотрел этого больного, видел все его анализы и сделал вывод, что это брюшной тиф.

В Индии мне было бы крайне неловко сомневаться в словах столь выдающегося человека, но сейчас самолюбие Луиса Вайнштейна не значило ровным счетом ничего. В трубке помолчали, потом доктор Вайнштейн вежливо спросил у меня, где я учился. Я сказал, что я выпускник Всеиндийского института медицинских наук в Нью-Дели.

– Солидное учебное заведение. А много ли вы наблюдали случаев брюшного тифа?

– Десятки, — ответил я. — У нас были целые палаты инфекционных больных, и у многих был брюшной тиф. — Потом я рассказал, какие запросил анализы, и добавил, что хочу начать курс антибиотиков. Доктор Вайнштейн согласился со мной. На следующий день пришли результаты анализов, и мой диагноз подтвердился. История про младшего резидента, который правильно диагностировал редчайший случай брюшного тифа в Бостоне, распространилась по всей больнице. Моя репутация в Карни взлетела до небес. Я был тем мальчишкой, который дал фору Лу Вайнштейну.

Через несколько лет я подал документы на стажировку в госпитале для ветеранов в Джамайка-Плейн, где Дипак уже был старшим резидентом. Дипак выбрал эндокринологию, а я решил специализироваться в гастроэнтерологии — науке о пищеварительной системе, а точнее — в ее разделе под названием «гепатология», это наука о печени. Я очень увлекался этим предметом еще в институте. Печень — поразительный механизм. Это самый большой орган в организме человека — и мне всегда казалось, что самый интересный: он выполняет примерно пять тысяч разных дел! И справляется с огромным количеством разных сложных функций! Своим коллегам-кардиологам я с полным правом говорил: «Сердце у человека есть только потому, что оно качает кровь, насыщенную кислородом, в печень».