Упразднение смерти. Миф о спасении в русской литературе ХХ века

Иона — земной, простой и непосредственный человек, хотя и не лишенный положительного лукавства, — это своего рода апостол Петр богостроительства. Учитель Михайла, следующий наставник Матвея, — не апостол, а скорее «ангел», или даже «Михаил-архангел» [Wolfe 1967:44]. Он «видно, не этого грязного куска земли» (351), а почти в буквальном смысле эманация Света из мира будущего. Голубые глаза Михайлы, будто в подтверждение его «родства» с небесным светом, лучатся (349), и ему дорог образ Христа — «юного Бога» (348). Когда Михайла идет сквозь лес в окружении своих школьников, он и сам напоминает прекрасного юного Христа — или же Алешу Карамазова среди дорогих ему мальчиков, хотя как богостроитель Михайла стоит выше героя Достоевского. В своей белой рубахе он напоминает Матвею «белую парусную лодку» (358). По-лермонтовски мятежный Михайла, в отличие от своего индивидуалистического и романтического предшественника, обретает покой от жизненных бурь в творческом богостроительстве. Эта светозарная личность относится к тем, кто возвышает свою плоть «над грубою корою вещества» (Соловьев) деятельным целомудрием (говоря словами Федорова) и приближается к чудесному, но естественному преображению своей плоти силой мысли.

Проблема пола, очевидно, не самая главная из тех, что волнуют этого целомудренного человека, посвятившего себя делу. В отличие от «медведя Михи» и прочих монахов Савватеевой пустыни, одержимых мыслями о женщинах, «архангел Михайла» не подвержен необузданным порывам половой страсти, так как сублимировал их в «теургическую» деятельность. Так «медведь Миха» может превратиться в архангела Михаила в процессе чудесной метаморфозы, в основе которой лежит не выхолащивание, а, напротив, усиление мужской творческой активности. Архангелы, как известно, не слюнтяи, а воины.

Матвей — наиболее сложный персонаж повести, и он сам осознает противоречия своего характера, не скрывая в своей правдивой исповеди мучительных конфликтов души. По ходу повести он претерпевает трансформацию из эгоцентричного маловера в человека, который сливается со своим народом, созидающим всеобщего Бога, из вечно неудовлетворенного богоискателя в бесстрашного богостроителя-революционера. В этом Bildungsroman[86] Матвей вначале введен в заблуждение стремлением к зажиточной и спокойной жизни и в еще большей мере эгоцентричностью, присущей людям души. Лелея свои подлинные и воображаемые обиды, он представляет собой тип подпольного человека, сосредоточившегося на своей душевной боли. Как и его предшественник у Достоевского, он полагает, что страдания возвышают его над другими людьми. Явно намекая на «Записки из подполья», Иона и Михайла говорят о Матвее как о «мыши» (343), которая нежно любит свои «болячки» (354) и роет «норку в земле» (354), чтобы наблюдать мир из своего тесного и темного уединения. Правдивые слова Ионы и Михайлы задевают «больной зуб» (341) в душе Матвея, и он скрежещет зубами, когда Иона говорит ему, что «боль души» — не более чем самоудовлетворение (духовная мастурбация). Со временем Матвей, однако, преодолевает свой эгоцентризм и, сделавшись сторонником новой истины коллективного богостроительства, стерев границу между своим «я» и народом, становится пневматиком.

В конце повести Матвей также поймет, как преодолеть еще один тайный душевный порок — страх. Индивидуалист — это всегда «дрожащая мышь» из подполья, поглощенная своей единственностью и боязнью потерять свое уникальное «я»; естественно, что все подпольные люди боятся смерти. Матвей в начале своей богостроительской фазы испытывает страх перед преследованиями полиции, тюремным заключением и пытками. Но, слившись с коллективом, он начинает понимать библейское изречение, гласящее, что «совершенная любовь изгоняет страх» (1 Ин. 4: 18). Так он постепенно созревает до понимания своего призвания, до момента, когда мгновенное озарение преобразуется в длительное просветление. Матвей слышит голос, который спрашивает его, почему он «боится жандармов, а не Бога» (373), и вскоре после этого начинает бесстрашно разговаривать с людьми, завоевывая души все новых учеников. Он становится тем, кем раньше отчаянно хотел быть, но не мог, — харизматичным вождем и богостроителем, как Михайла. Потеря мелкой эгоцентричной личности парадоксально означает для Матвея ее истинное обретение в крупном, коллективном масштабе. Испытав второе рождение как пневматик, он покидает подполье своей больной души, чтобы найти свое подлинное «я» в коммуне социалистов-богостроителей, объединяющих свои возвышенные мечты с деяниями активного добра.

Христина — женщина новой духовности