Упразднение смерти. Миф о спасении в русской литературе ХХ века

Профессор считает, что каждая человеческая смерть означает подлинное торжество жизни, поскольку запускается механизм новых, более организованных жизненных циклов («вихрей материи»). Прежде всего, смерть человека высвобождает углерод, а этот химический элемент сильно обогащает вихри материи или те химические циклы, которые в конечном итоге создадут панвитальную материю. По существу, чем больше людей умирает, тем лучше, поэтому каждый смертный должен рассматривать свою кончину как радостное событие, приближающее неизбежное наступление «психозойной» эры панвитализма. На Прищемихина явно оказали влияние теории В. И. Вернадского о биосфере и ноосфере (последняя – творение самого человека (см. [Hagemeister 1989:245; Эйкалович 1986:270])), а также идеи Циолковского о создании все более сознательной материи.

Эти теории – не единственные радостные вести, которые профессор спешит сообщить своему впавшему в депрессию соседу. Прищемихин, как Маяковский и Катаев, тоже считает, что революция ускорила само время (и, следовательно, эволюционные процессы в вихрях материи), внедрив технику, которая «расталкивает природу под бока», побуждая ее к большей активности. Ленивую природу в данный период времени «потрошат», ей не позволяют просто «идти своим чередом». Например, благодаря воздействию человека на природный метаболизм «ускорился его круговорот атомов» (69). Революция привела к круговороту не только в социальной, но и в биологической и физической сферах, изменяя саму структуру материи.

Философско-научным козырем профессора является то, что новые химические комбинации можно создавать искусственно, вследствие чего человек сможет создавать новые химические элементы (как мечтал знакомый ученый Федоровского, соавтора пильняковского рассказа «Дело смерти»). Вот почему недалек час окончательной трансформации инертной материи в психозойную. Мир всеобщей сознательности и панвитальности – реальность завтрашнего дня.

Однако профессор Прищемихин и его теория «давления жизни»[209] не оказывают должного воздействия на Ракитникова. Он, как и раньше, думает, что одинокая смерть, «венчающая» загубленную жизнь, ужасна; его не утешает мысль о том, что его труп обогатит материю и ускорит циклические трансформации и вращение атомов, что приведет, например, к появлению более сознательных раков и рыб. Химическая полезность его собственной смерти не может примирить его с одиноким и бессмысленным существованием, с потерей жены.

Тем не менее разговор Ракитникова с Прищемихиным оказался полезным. Столкнувшись с научным безумием своего соседа, с его полнейшим безразличием к смыслу жизни отдельной личности, Ракитников осознает, что необходимо отыскать этот истинный смысл, не имеющий ничего общего с перспективой стать пищей для будущих поколений раков и других видов животного мира вплоть до людей. Придя к мысли, что в жизни должна быть иная цель, нежели высвобождение «вихрей материи», он пишет жене письмо, в котором обещает измениться к лучшему, если она вернется. Кажется вероятным, что ее ответ будет положительным.

Рассказ явно предполагает, что смысл жизни можно найти в добрых отношениях между людьми, таких как дружба и любовь. Важны люди, а не состав материи. Даже сам Прищемихин, по-видимому, в критические моменты руководствуется философией гуманности, а не психозоизмом: ученый сосед Ракитина не спит всю ночь, припав ухом к стене и прислушиваясь, не пытается ли сосед покончить с собой, и готов, если понадобится, вломиться в его квартиру. Несмотря на полезный углерод, который выделил бы Ракитников своей смертью, Прищемихин хочет спасти несчастного от преждевременной кончины. Оба «дурака» сохранили основные понятия о том, что истинную ценность жизни составляет забота о ближнем и близких. Только эта забота наполняет человеческую жизнь смыслом, в отличие от психозойной эры, которая, конечно, спасет все человечество от смерти, но лишь в том случае, если вообще когда-нибудь настанет.

Глава 12 Заключительные замечания