Упразднение смерти. Миф о спасении в русской литературе ХХ века

Другой аспект переоценки альтруизма Соловьевым – его отрицание такой традиционно уважаемой ее формы, как материнская любовь. Альтруистическая материнская любовь зачастую ведет к тому, что мать жертвует своей собственной уникальной индивидуальностью ради детей, а также легче мирится с мыслью, что они идут на смену ей и их отцу, мирясь таким образом с собственной смертностью. Она не борется с уродливым природным законом, согласно которому каждое новое поколение исчезает с лица земли, часто даже из памяти своих детей. Влюбленный, напротив, никогда не может смириться со смертью – ни своей возлюбленной, ни собственной. Он не альтруист, как самозабвенная мать, и не (невольный) эгоист, как неразумный ребенок, а человек, не принимающий формулировку «все люди смертны» [ВС 7: 30]. Конечно, без материнской любви сейчас не обойтись, и так будет, пока мир остается таким, каким был всегда, то есть мирится со сменой поколений. Только эротическая любовь в своей высшей одухотворенной форме способна выйти за границы воспроизводства смертоносной жизни через рождение смертных и преобразовать его в бессмертное существование андрогина.

Любовник-творец, выполняющий задачу высшего «жизнебессмертиетворчества», то есть занимающийся не романтизацией своей жизни, а созданием бессмертного андрогина, должен, естественно, и сам слиться со своей идеальной ипостасью. Эротическая и обоюдно обожествляющая любовь – это осуществление принципа «зеркало зеркала». Влюбленные, вступая в союз, ведущий к бессмертию, взаимно отражаются друг в друге, чтобы получить полное знание как друг о друге, так и о себе. Союзы двух людей одного пола или союзы неравноценных личностей (таких, как мать и дитя) не ведут к созданию андрогина, не могут достичь этого эффекта «равноправного в различии». Только полное знание и подлинный гнозис полного человеческого существа достигает бессмертия (см. [Иванов 1971: 109]). Итак, истинно преобразующая любовь – гетеросексуальная; ее духовная «энергия», основанная на слиянии зеркальных противоположностей, похожа на возникновение света. В стихотворении 3. Гиппиус «Электричество» (1901) подобный процесс изображен следующим образом:

Две нити вместе свиты,
Концы обнажены.
То «да» и «нет» – не слиты,
Не слиты – сплетены.
Их темное сплетенье
И тесно, и мертво.
Но ждет их воскресенье,
И ждут они его.
Концы концов коснутся —
Другие «да» и «нет»,
И «да» и «нет» проснутся,
Сплетенные сольются,
И смерть их будет – Свет

[Гиппиус 1999: 111].

Рождение Света здесь – это и есть рождение андрогина. А в стихотворении Н. Гумилева «Андрогин» (1908) его рождение представлено так:

Тебе никогда не устанем молиться,
Немыслимо-дивное Бог-Существо.
Мы знаем, Ты здесь, Ты готов проявиться,
Мы верим, мы верим в Твое торжество.

Подруга, я вижу, ты жертвуешь много,

Ты в жертву приносишь себя самое,
Ты тело даешь для Великого Бога,
Изысканно-нежное тело свое.

Спеши же, подруга! Как духи, нагими,

Должны мы исполнить старинный обет,
Шепнуть, задыхаясь, забытое Имя
И, вздрогнув, услышать желанный ответ.

Я вижу, ты медлишь, смущаешься… Что же?!

Пусть двое погибнут, чтоб ожил один,
Чтоб странный и светлый с безумного ложа,
Как феникс из пламени, встал Андрогин.

И воздух – как роза, и мы – как виденья,

То близок к отчизне своей пилигрим…
И верь! Не коснется до нас наслажденье
Бичом оскорбительно-жгучим своим[67]

[Гумилев 1988: 130].

Конечный «смысл любви» в обоих стихотворениях – сменить «тесные объятия» «оскорбительной» земной любви с ее мгновенным экстазом плотского соития творимой тайной полного преображения. Последняя совершается путем великого подвига любящих, жертвующих своим земным обликом и бытом для преобразования «двух ограниченных и смертных существ в одну абсолютную и бессмертную индивидуальность» [ВС 7: 28]. Их подвиг состоит в том, чтобы в ходе «видимого восстановления образа Божия в материальном мире» [Там же: 27] стать светом духовности в образе андрогина, побеждая страх и сомнения, всегда сопутствующие опыту дотоле неслыханной и невиданной новизны.