«Упреждающий удар» Сталина. 25 июня – глупость или агрессия?

В многостраничной директиве нет ни одного упоминания о том, что после выхода на рубеж Иматра – Лаппеенранта (т. е. ЗА линию границы 1940 г.) войска должны были остановиться и перейти к обороне. Фактически выход на этот рубеж был обозначен лишь как задача ближайшей (после взятия Выборга) недели! Интересная, хотя и не вполне конкретизированная информация обнаруживается и в опубликованных 40 лет назад воспоминаниях генерал-полковника М.М. Попова. В апреле 1944 г. он вернулся на «свой» Ленинградский фронт, на этот раз – в должности начальника штаба фронта. Генерал Попов по-солдатски прямо пишет:

«Задачей операции было уничтожение основных сил финских войск на Карельском перешейке и выход наших войск северо-западнее и западнее Выборга с тем, чтобы создать угрозу важнейшим жизненным центрам Финляндии на юге страны (здесь и далее подчеркнуто мной – М.С.)… 21 июня 1944 г. Ставка приказала Ленинградскому фронту продолжить наступление на перешейке для вторжения в глубь Финляндии» (194, стр. 61, 73).

Некоторое представление о глубине этого «вторжения вглубь» дает Приказ (б/н), который 20 июня 1944 г. сам М.М. Попов и подписал. Приказ штаба Ленинградского фронта был адресован командующему 13-й Воздушной армией, перед которой была поставлена следующая задача:

«1. Произвести площадную аэросъемку… участка Коувола, Котка, Лаппеенранта…

3. Съемку указанного района закончить не позднее 26.6.44 г.

4. О ходе съемочных работ доносить ежедневно» (370).

В этот момент финны действительно «запросили мира». 22 июня 1944 г. посол Финляндии в Стокгольме Грипенберг через Министерство иностранных дел Швеции обратился в Москву с запросом относительно условий выхода Финляндии из войны. На следующий день, 23 июня Коллонтай передала следующий ответ советского правительства:

«…Так как мы были несколько раз обмануты финнами, мы хотели бы получить от финского правительства официальное заявление за подписью премьера или министра иностранных дел о том, что Финляндия капитулирует и просит мира у СССР. В случае получения нами от финского правительства такого документа Москва будет согласна принять делегацию финского правительства…» (364, стр. 121)

Эти несколько фраз имели серьезные последствия и имеют уже многолетнюю историю истолкования. Вопрос действительно непростой, так как фраза составлена (преднамеренно или в горячности) весьма двусмысленно. Если некая страна Х капитулирует перед вооруженным противником, то никакие переговоры с ее представителями уже невозможны, ибо капитуляция означает, говоря языком юриспруденции, «потерю правосубъектности». Страна Х перестает быть субъектом международного права и отдает себя «на милость победителю» – вот что означает термин «полная и безоговорочная капитуляция». Приглашать после этого делегацию для переговоров незачем, да и невозможно, ибо эта делегация будет представителем несуществующего правительства исчезнувшей страны. Подписывать же Акт о капитуляции Финляндии естественнее было бы в Хельсинки, нежели в Москве. С другой стороны, даже второстепенные чиновники НКИД СССР прекрасно понимали значение термина «капитуляция», и он не мог быть использован в официальном заявлении советского правительства «просто так», для одной только «красоты слога».

Столь пристальное внимание историков к трем словам («капитулирует» и «принять делегацию») объясняется очень просто: одно дело – обманывать «белофинских прислужников германского фашизма» и совсем другое – обманывать своих союзников по антигитлеровской коалиции. А поскольку товарищ Сталин дал в Тегеране обещание не предъявлять Финляндии требование о капитуляции, товарищи советские историки вынуждены были подняться к вершинам красноречия для того, чтобы доказать возможность частичной беременности и неполной капитуляции. В изложении ведущего специалиста по истории советско-финских войн, ленинградского профессора Н.И. Барышникова, это звучит так: