Упрямец Керабан

– Что? Это вы, ван Миттен? – вскричал Керабан. – Это вы, одетый по-восточному?

– Это я, друг Керабан.

– По-курдски?

– По-курдски.

– Действительно, это вам идет. И я уверен, что когда привыкнете, то найдете эту одежду более удобной, чем ваш куцый европейский костюм.

– Вы очень добры, друг Керабан.

– Знаете, ван Миттен, оставьте свой озабоченный вид! Представьте себе, что сегодня карнавал и вы переоделись для шуточной женитьбы.

– Не переодевание беспокоит меня больше всего… – ответил Ван Миттен.

– Тогда что же?

– Сам брак.

– Ба! Временный брак, друг ван Миттен, – утешал Керабан, – и госпожа Сарабул дорого заплатит за свои фантазии неутешившейся вдовы! Да, хотел бы я присутствовать, когда вы сообщите ей, что помолвка ни к чему не обязывает, поскольку в Роттердаме у вас уже есть жена, и когда по всей форме курдчанка получит отставку. Нельзя вступать с людьми в брак против их воли!

Учитывая все эти доводы, достойный голландец в конце концов слегка приободрился. Самым лучшим было, в интересах всех, видеть в событиях лишь их смешную сторону. Смирение, смирение и еще раз смирение! А там посмотрим…

Впрочем, в этот день у ван Миттена почти не было времени, чтобы прийти в себя. Господин Янар и его сестра решительно не любили медлить. «Как только пойман – тут же и повешен», а она была уже готова, эта виселица женитьбы, на которой они собирались вздернуть флегматичное дитя Голландии.

Но не нужно думать, что в Курдистане пренебрегали обычными формальностями. Совсем нет! Шурин с чрезвычайной тщательностью подготовился к церемонии, благо, в этом городе хватало всего, чтобы придать свадьбе подобающую торжественность.

В Трапезунде живет некоторое количество курдов. Среди них Янар и Сарабул обнаружили знакомых и друзей из Мосула. Эти люди сочли долгом помочь землячке в открывшейся для нее возможности в четвертый раз посвятить себя счастью супруга. Так что со стороны невесты был целый клан[301] приглашенных на церемонию. В свою очередь, Керабан, Ахмет и их спутники поспешили расположиться рядом с женихом. Нужно также заметить, что, будучи строго охраняемым, ван Миттен никогда не оставался наедине с друзьями с момента, когда он появился одетым в традиционный костюм господ из Мосула и Шехрезура.

Только на один миг Бруно смог проскользнуть к нему и повторить зловещим голосом:

– Остерегитесь, хозяин, остерегитесь! Вся эта глупая игра может плохо кончиться.

– Разве у меня есть возможность действовать иначе, Бруно? – ответил ван Миттен, вздыхая. – Во всяком случае, если это глупость, то она выводит из затруднения моих друзей, а последствия не будут серьезными.

– Гм! – сказал Бруно, качая головой. – Жениться, хозяин, это значит жениться и…

Но поскольку в эту минуту голландца позвали, то никто никогда не узнает, как закончил бы верный слуга свою угрожающую фразу.

Был полдень, когда господин Янар и другие курды величественного вида пришли за женихом, при котором они должны были находиться до конца церемонии.

И тогда с великой пышностью стали завязываться брачные узы. Внешний вид брачующихся был безупречен. Ван Миттен никак не проявлял снедавшего его беспокойства, а благородная Сарабул была горда тем, что заполучила жителя Северной Европы, можно сказать, в сердце Северной Азии. Действительно, какая слава – сочетать Голландию и Курдистан!

Невеста была прекрасна в своем свадебном костюме, который она, видимо, захватила с собой в поездку на всякий случай. Ничего нет великолепнее «митанов» из расшитого золотом сукна с рукавами и корсажем, покрытыми вышивкой и филигранным галуном! Ничего нет богаче этой шали, обвязанной вокруг талии, этого «энтари» с чередующимися линиями цветочков и испещренного тысячью складок бурсского муслина, называемого «чемберс»! Ничего нет величественнее шальвар из салоникского газа, уходящих в сапожки из сафьяна, расшитого жемчугом! А эта расширяющаяся феска, обернутая «йемени»[302] с яркими цветочками, с которой до середины туловища ниспадал длинный «пюскюл», отороченный кружевом! А украшения, подвески из золота, от лба до самых бровей; эти серьги в форме розеток, от которых расходились цепочки, поддерживающие маленький золотой полумесяц, а эти аграфы[303] пояса из позолоченного серебра и булавки из лазурной филиграни, изображающие индийскую пальму! А эти лучащиеся двойные колье, «гердамлики», составленные из агатов, оправленных как когти с выгравированным именем имама[304]! Нет! Никогда еще на улицах Трапезунда не видели более прекрасной невесты, и по этому случаю их надо было бы устлать пурпурными коврами, как это было при рождении Константина Порфирородного![305]

Но если благородная Сарабул выглядела блестяще, то и ван Миттен был великолепен, а Керабан осыпал его комплиментами, которые не могли не быть серьезными со стороны религиозного человека, оставшегося верным восточной одежде.