Упущенная жизнь

– Не сомневаемся, – ехидно фыркнул Люстий, – Но давайте посмотрим, какими ужасными были ваши родители.

Тамара оживилась. Она и сама бы с радостью рассказала, какой сукой была её мать. И каким уродом был её отец.

Снова замелькали образы из жизни их семьи. Мать работает на одной работе за другой. Ей надо сидеть с дочерью, искать пропитание. Помощи ни от кого нет. Из-за тяжёлой работы, безнадёги, у неё нет шансов пойти куда-то учиться, чтобы устроиться в место получше. Тамара заметила, как мать постепенно теряет надежду. У неё хватает своих проблем. Растут долги, ребёнка надо одевать и вести в школу. Маленькая Тамара постоянно капризничает, требует внимания и дорогие вещи, на которые нет денег. Мать злится от бессилия и того, что не справляется. Тихо плачет у себя в комнате.

Годы идут. Тамара растёт, жиреет и наглеет. Требует у матери деньги, а когда та не даёт, ворует их. Школа кончается, Тамара подаёт документы в институт, но на бесплатное отделение не поступает. У матери нет денег оплатить учёбу, и Тамара обвиняет её в том, что она ужасный человек, сломала ей жизнь. Мать тяжело заболевает, но дочь этого даже не замечает. На просьбы о помощи отвечает грубо, насмехается, называет тупорылой неудачницей.

– Ваша мать всю жизнь хотела дать вам хоть что-то, хотя у самой не было, – роняет слова Люстий, – Вы её постоянно демонизировали, Тамара. Оскорбляли, не замечали её трудов, её любви. Поносили и смаковали, какая она ужасная. Делали всё, чтобы заглушить своё чувство вины. Вы сидели на шеи у старой, больной женщины, которая положила свою жизнь ради вас. И смели обвинять её, чтобы не платить по счетам.

– Каким ещё счетам… – жалобно проныла Тамара, рыдая.

– В вас было много вложено. Но никакой отдачи, да хотя бы элементарной помощи или благодарности ваша мать от вас не увидела.

Люстий снова щёлкнул пальцами и в этот раз Тамара увидела квартиру, где жила. Увидела, как не моет за собой посуду, разбрасывает вещи, ругается с матерью, когда та требует хоть какого-то порядка. Впервые Тамара увидела себя не как святого человека, несправедливо обделённого другими, а как мерзкую свинью, портящую жизнь другим.

– Да неужели, – хохотнул Люстий, – Сап, это что сейчас было? Раскаяние промелькнуло?

– Промелькнуло и исчезло. Она уже крутит в голове мысли, какая мать всё же ужасная и что сама вынудила её быть такой сволочью.

– Безнадёжна, – вздохнул Люстий, – Давай уже в утиль!

– Не надо в утиль… – сквозь рыдания прохлюпала Тамара.

– Это не нам решать. Вы сами решаете, Тамарочка. Это ведь вы жили свою жизнь. Не мы за вас жили. Не ваша мама или злые маркетологи. Вам была дана свобода выбора. Любой итог вашей жизни – следствие ваших выборов.

– Но я не хотела так жить… – Тамара захлёбывалась слезами и соплями, размазывая их по лицу.

– Как это не хотели? – удивился Люстий. – Давайте посмотрим, – замелькали новые образы, – Только гляньте, с каким удовольствием вы издеваетесь над матерью. Какой сильной себя ощущаете, назвав впервые её долбанной сукой. А с каким смаком вы поносили мужчин? Писали на форумах, какие они мрази?

Тамара уставилась на десятки своих постов. Она думала, что феминистка и борется за свои права, но сейчас у неё закралось смутное подозрение, что всё было иначе.

– Так, а тут что? Вы лазите по социальным сетям и пишите спортивным девушкам, что они… Видите? Да-да… Что они тупые шмары! Как мило. Поглядите на своё самодовольное лицо в эти моменты. Вам это нравилось. Нравилось жрать жирную пищу, пить, скандалить и обвинять. Не говорите, что вы этого не хотели. Именно этого и хотели, Тамарочка. Но у вас есть право оправдаться.

– Отстаньте от меня! Это всё какой-то дурной сон! Вы постоянно обвиняете меня и заставляете чувствовать себя плохой! – взвыла Тамара.

– Плохой? А разве вы – хорошая? – с искренним любопытством поинтересовался Люстий, – Нет-нет, мне правда интересно услышать. Что хорошего и для кого вы сделали в жизни? Приведите аргументы, мы с моим коллегой с радостью их выслушаем.

– Я…

Тамара набрала в грудь воздуха, чтобы дать отпор этим мерзавцам, но на ум ничего не приходило. Она перебирала свою жизнь, но не могла вспомнить, чего же хорошего она сделала.

– Нечего сказать? – участливо поинтересовался Люстий.

– А вы и рады? – огрызнулась Тамара.

– Рад? Вы правда думаете, что мы рады отправлять души на утилизацию? – нахмурился Люстий, – Вы правда думаете, что нам нравится, когда вы, те, кому был дан шанс, прожигаете их? Спускаете свои жизни в унитаз? Чревоугодите, лицемерите, гадите, отправляете жизнь близких людей, обманываете, воруете, предаёте! Надо иметь гордыню с Эверест, чтобы думать, будто нас это радует, Тамара, – последние слова были сказаны с арктическим холодом, от которого женщина вжалась в стул. Её подбородок мелко дрожал.

– Спокойнее, Люстий. Для женщины всё это тяжело, – мягко сказал Сап, – Она до сих пор не поняла важность происходящего.

– Да! – закивала Тамара, хватаясь за слова, как за спасательную соломинку.