Упущенные Возможности

Вся площадь перед Большим, на сколько хватало глаз, по Охотному ряду до Лубянки и до Манежной, была забита людьми. Многие из них были вооружены. Как я понял, москвичи пришли защищать свою власть.

И Берия прав. В такого рода случаях, и публике, и дипломатам, и вообще всем, нужно показать что власть на месте, ничего не меняется, заговор подавлен.

Пока Калинин в сопровождении Берии, Рыкова, Молотова и еще каких то товарищей забирался на импровизированную трибуну — шеститонный ярославский грузовик, мелькнула мысль, объяснить вождям, что телевидение в этом деле гораздо удобнее. Но тут же и пропала. Я увидел Сашку Воронцову, стоящую у лесенки, что ведет на платформу грузовика.

Сам не знаю почему и как, я, позабыв обо всем, мгновенно оказался рядом с ней, и прижал ее к себе.

Она, увидев меня, просияла глазами и вообще вся. А когда я ее грубо прижал к себе, обняла за шею, прижавшись всем телом, и уткнувшись носом в плечо.

— Ну чего ты, Саш… И не такие как ты страшные замуж выходят, чего волноваться то?

Она, впрочем, потершись носом о мое плечо, на мои слова стукнула кулачком мне под ребра и сказала:

— От тебя воняет, словно ты в шкафу прятался.

— От тебя разве спрячешься, Саш?

Весь наш с ней диалог мы почти кричали. На появление Калинина на трибуне, площадь взревела так, что остальное было плохо слышно. Я запоздало хватился, что бросил вождя без защиты перед вооруженной толпой. Но глянув по сторонам, убедился, что вот как раз вооруженного народа, нынешние вожди совершенно не опасаются. Даже Ваня Петрухин, стоял на земле, а не рядом с Калининым, на трибуне.

Поэтому я плюнул на служебные обязанности, и с удовольствием поцеловал Сашку, с радостью понимая, что и ей страшно хотелось целоваться. Впрочем, и этот-то поцелуй вышел коротким. Потому что рядом, кто- то, голосом товарища Крупской, строго сказал:

— Прекращайте немедленно. Нам нужно ехать. И здравствуй, Боб.

Это была Надежда Константиновна. Неохотно отпустил гибкую талию, и почтительно поздоровался.

— Я позвоню,- сказала Александра, и ушла вслед за Крупской в авто.

Прощаться вот так, лишь мельком увидевшись, мне вдруг показалось страшно обидно…

С охраной сейчас, у Надежды Константиновны все более чем хорошо. Вместо легкомысленного РолсРойса — бронированный кремлевский Паккрад, в сопровождении двух машин личной охраны под руководством шапочно мне знакомого капитана Пристромова. Проводив их отъезд глазами, достал сигареты закурил, и подумал, что нужно бы как то переодеться. А то вязаная кофта до колен, на майку –алкоголичку, слишком стильно для этих времен.

С трибуны, тем временем, товарищ Калинин практически заклинал толпу, как Каа бандерлогов. В абсолютной тишине раздавались не допустим, объединимся, и прочие звонкие слова. С заверениями, что Партконференция все же состоится, и начнется уже завтра.

— И партия со всей ответственностью примет ваш, товарищи, наказ, крепить делом наше государство рабочих и крестьян!

Я подумал, что ничего не понимаю. Ни что произошло, ни чего еще ждать. Кажется, завтра все может повториться по новой. Хотел было найти Чашникова, что вроде бы был с другой стороны грузовика, но Михаил Иванович, под рев толпы и гром аплодисментов, уже спустился с трибуны, и пошел к автомобилю…

Колонна правительственных лимузинов вернулась в Кремль тоже через бульвары, и Боровицкие ворота. Меня в машину Калинина не взяли. Туда, кроме Берии, втиснулись еще Рыков с Пятаковым. Так, что-то горячо обсуждая, они и ввалились толпой в кабинет вождя.

Кремль был плотно оцеплен, но внутри ни разу не напоминал Смольный в Октябре. Ни тебе мужика с чайником в поиске кипяточку, ни революционных матросов…

Разве что, Калинин, в приемной, поздоровался за руку с вставшим из за стола Поскребышевым. Да подхватил со стула, усталого и бледного профессора Гершензона. И я остался один в приемной, не считая Александра Николаевича. Тот задумчиво меня осмотрел, и сказал:

— Тебе бы переодеться. Только к тебе домой сейчас не попасть, там народ митингует. Ступай к себе. Я распоряжусь, тебе принесут костюм с рубашкой.

— Успею в столовую сходить? — я вдруг понял, что с удовольствием съел бы чего — Или в перевороты соловая закрывается?

— Делай что хочешь — фыркнул Поскребышев — через два часа будь у телефона. Понадобишься.

Он подвинул к себе лежащий перед ним документ, и забыл обо мне. И я пошел на первый этаж, в столовую.

Обеденное время минуло, поэтому я фраппировал своим внешним видом лишь персонал столовой, и хозяйственных сотрудников. Запивая булочку компотом, я думал, что вот же! Плевать мне с высокой башни на всех этих Полянских с Розенгольц, да и всех остальных. Но все равно, ходить в таком затрапезе мне было как-то неудобно.

Когда я, сытый, и поэтому философски настроенный, пришел к своему рабочему месту, то увидел товарища Чашникова, сидящего в моем кресле. Он задумчиво чистил свой наган, разложив его на столе, отодвинув печатную машинку.

— Это как понимать? — я уселся на стул для посетителей — я уволен? И могу теперь делать что захочется?