Упущенный шанс Сталина. Схватка за Европу: 1939-1941 годы

Выполнение этой задачи требовало дальнейшего лавирования между великими державами с тем, чтобы воспрепятствовать их возможной консолидации на антисоветской основе и использовать их технические возможности для модернизации советской экономики. Активная антикоммунистическая и антисоветская пропаганда нового национал-социалистического правительства Германии и опасения, что Берлин и далее будет сближаться с западными странами, потребовали уточнения тактики советской дипломатии, и в декабре 1933 г. Москва поддержала французскую идею коллективной безопасности в Европе. И тогда, и теперь многие воспринимают этот шаг СССР как стремление к сближению с Западом против Германии. Однако это была все та же политика лавирования, примененная в новых условиях. Уже 26 января 1934 г. в Отчетном докладе XVII съезду ВКП(б) И.В. Сталин объяснил, что «у нас не было ориентации на Германию, так же как у нас нет ориентации на Польшу и Францию. Мы ориентировались в прошлом и ориентируемся в настоящем на СССР и только на СССР. И если интересы СССР требуют сближения с теми или иными странами, не заинтересованными в нарушении мира, мы идем на это дело без колебаний», поскольку заинтересованы в расширении деловых связей для развития экономической базы, ведь «в наше время со слабыми не принято считаться, – считаются с сильными»[1613].

Ныне некоторые авторы полагают, что в 1921–1924 гг. советское руководство отказалось от своих революционных намерений на международной арене, и к началу 1930‐х гг. И.В. Сталин «стал теперь упорно стремиться к налаживанию отношений с ближайшими соседями и странами Запада, отодвигая революционную активность на второй план»[1614]. Почему-то в данном случае исследователи забыли широко известную истину о том, что реальная политика и обеспечивающая ее пропаганда далеко не одно и то же, и стали всерьез воспринимать любые официальные заявления Москвы, не желая непредвзято взглянуть на ее реальные действия. Сделав ставку на ускоренное военно-экономическое развитие СССР, советское руководство было вынуждено налаживать экономические связи со странами Запада, что, естественно, требовало определенной маскировки своих намерений. В этих условиях снижение «революционной активности» было связано лишь с дипломатической тактикой, а не с отказом советского руководства от идеи «мировой революции». В этой связи трудно не согласиться с мнением А.Н. и Л.А. Мерцаловых, считающих, что мышление Сталина стало, в конечном счете, обычным имперским, чем бы оно ни прикрывалось[1615].

В данном случае идеологическая догма о «мировой революции» оказалась тесно связанной с национально‐государственными интересами Советского Союза, руководство которого оказалось перед следующим выбором. Либо Москва должна была согласиться со своим второстепенным статусом региональной державы на мировой арене с перспективой дальнейшего ослабления советского влияния, либо СССР должен был вступить в борьбу за возвращение в клуб «великих держав». Сделав выбор в пользу второй альтернативы, советское руководство пошло по пути любой страны, стремившейся стать «великой державой», чего можно добиться лишь путем подчинения какой-либо части мира, и использовало идею «мировой революции» для обоснования этих своих притязаний. Естественно, что, как везде и всегда, пропаганда говорила о глобальных задачах. И в данном случае идея «мировой революции» стоит в одном ряду с такими, например, идеями, как «защита культуры от варваров» в Древнем Риме, «свобода, равенство и братство» на рубеже XVIII–XIX вв. во Франции, «бремя белого человека» в эпоху колониальной экспансии европейских стран, «открытых дверей» в США конца XIX – начала XX вв., «борьба за жизненное пространство» в Германии и «создание Великой Восточной Азии» в Японии 1930–1940‐х гг. или «борьба за демократию» в современных США.