Ураган

Андрей продолжал молча прихлебывать черный кофе.

– Как Вера? – спросила Анна Андреевна.

Андрей пожал плечами. Взгляд его маленьких, острых – отцовских – глаз скользнул по лицу матери: она чего-то недоговаривала. Но один-два намека объяснили Андрею, что речь идет не столько об его отношениях с. Верой, сколько о нем самом. Очевидно, мать подозревает о его новой работе. Но, кроме отца, никто из домашних не знал, что Андрей ушел из института и "упаковался" в гиперзвуковую машину. Когда закончились испытания "МАКов" и аппарат "довели", Андрей был назначен командиром первой и пока единственной в ВВС эскадрильи "МАКов". Мать не могла знать ни о существовании этой эскадрильи, ни о том, что значит быть пилотом такого "МАКа", ни, наконец, о том, что он, Андрей, именно такой пилот и командир эскадрильи. Так чем же все-таки объяснить тревогу, не покидавшую ласковых глаз матери? Сколько лет в них жила боязнь за мужа! Потом пришел новый страх – мучительный, непреходящий – за сына.

– …Верочке лучше бы переехать к нам. Что ей сидеть одной?! – сказала Анна Андреевна.

Андрей бросил на мать вопросительный взгляд. Анна Андреевна повторила:

– Правда же, скучно ей…

– Скучно! – Андрей по-отцовски поднял брови. Его глаза сузились, и их холодный блеск – тоже "отцовский" – стал еще холодней. – Скучно?! А не в том ли все, что она сидит без дела? Пусть вернется на работу. Когда-то ведь бредила геологией.

Анна Андреевна покачала головой:

– Ах, Андрюша, Андрюша! По-моему, ты делаешь вид, будто не понимаешь, что с нею происходит. Поставь на минуту себя на ее место. Быть женой летчика, да еще такого, как ты…

– Что значит "такого, как я"? Ничего особенного: летчик, как все.

– А если даже "как все", – сокрушенно выговорила Анна Андреевна. – Мог бы ты сидеть где-нибудь в сибирской тайге, в экспедиции, будь Верочка летчиком, таким, как ты сейчас, а ты геологом? Мог бы ты уехать от нее?

Мать права – не уехал бы ни на день. И все-таки Андрей упрямо сказал:

– Может найти работу и здесь… Просто распустилась. Знаешь, чем кончится ее переезд к тебе? Станешь с нею цацкаться: кофе в постели, валянье до десяти, ни шагу пешком – в магазин, на дачу, к Милочке, к Вандочке… На австрийскую выставку, на вернисаж… Лучше не надо, мама. Если бы ты знала, с каким трудом я ее отучаю…

– И выходит? – Анна Андреевна покачала головой.

– Признайся, мама: чего недоговариваешь?

На этот раз Анна Андреевна отвела взгляд от глаз Андрея и снова медленно и грустно покачала головой.

– Все-таки было бы лучше, – повторила она.

И тут Андрей понял, чего недоговаривает мать. Когда-то, давно, она, бывало, осторожно заговаривала о внуках: ему с Верой пора иметь детей, все будет иначе.

Анна Андреевна, поцеловав сына, подтолкнула его к отцовскому кабинету.

3

Генерал Черных не любил показывать, что годы берут свое. Даже сыну. Когда Андрей вошел, отец быстро поднялся с дивана. Сухие мускулистые ноги ниже колен были туго обтянуты бриджами. С быстротой, присущей охотникам и разведчикам, генерал умел переходить от сна к бодрствованию – сразу, без зевоты и потягивания. Лишь помятая рубаха да брошенные на ковер сапоги выдавали то, что он только что спал.

Разговор завязался сразу:

– Ты заметил, что мать?..

– Ее беспокойство?

– Последние дни только и разговору, что о тебе: пора и утихомириться.

– Не понимаю…

– Что ж тут не понимать, – генерал насупился, – ей хочется, чтобы ты оставался на твердой земле, а не витал где-то там, – он повертел пальцами.

– А ты… ты тоже так считаешь?

– Речь не обо мне!.. Я даже застал ее как-то за чтением допотопной "Воздушной стратегии".

– А ты бы объяснил маме, – все с тою же иронической усмешкой сказал Андрей, – все воздушные стратегии приказывают долго жить. Не нынче – завтра отдадут нас ученым – будем изображать летающие лаборатории.

– И все-таки опять "летающие", – Черных снова неопределенно повертел пальцами. – Тебя все несет… туда. А матери хочется, чтобы ты тут… одним словом, ты меня понимаешь.

Веселые искры побежали в глазах Андрея.

– Нет, не понимаю. Скажи, в вашей молодости, когда стоял вопрос "быть Советской России или не быть", вы – ты и твои товарищи по партии, по революционной работе – просились вы сами на фронт, на самую важную работу?

– Эка сравнил! Шла борьба чуть не со всем миром.

– А разве тот мир снова не лезет из кожи вон, чтобы поставить вопрос "быть или не быть"? Какой половине мира быть? Так имеете ли право вы, старшие, не понять, почему и нам хочется туда, где всего трудней?

– Мать-то мечтала: увлекая тебя идеей учиться дальше, стать дважды инженером, засадить тебя в кабинет…

– Пусть и считает, что я все там же: просиживаю штаны над своей "думающей машиной".

– Хорошо, напомнил, – оживился генерал, – прочитай-ка мне как-нибудь лекцию: чего-то я не понимаю в кибернетике. Точнее говоря, в чем-то ей не доверяю… – И он щелкнул пальцами.

– Это ты от консерватизма, – сказал Андрей и, видя, как отец нахмурился, поспешил поправиться: – Надо понять: мы так основательно и стремительно изменяем материальную среду, что теперь для существования в ней надо переделывать самих себя.