Ураган

Одновременным кивком головы подтвердили друг другу: психологический эксперимент закончен. Так же осторожно, бесшумно на цыпочках вышли из комнаты и закрыли за собой дверь…

– Ты узнал её, сынок, я это поняла по пульсу, нервным токам в твоей руке…

– Да, мама, это она, та убитая, которая до своей гибели посмотрела пронзительным вопросительным взглядом – почему вы хотите меня ударить? за что? что я вам плохого сделала? По её доброму беззащитному взгляду я понял, что она вообще никому не сделала плохого, никому не сделает дурного, в принципе… И ещё… У реальной, живой была маленькая родинка под правым ухом… Совсем крохотная… Я силился разглядеть эту родинку на фото и не смог… Вероятно, разрешение фотоаппарата было не самым лучшим… Или фото не столь большое… Что с тобой, мама, тебе плохо?.. Держись, я с тобой, что бы ни было…

Игорь еле-еле сумел подхватить мать, теряющую сознание, если бы не он, она бы упала без чувств и ударилась головой об пол. Он аккуратно положил ей на диван и попытался, открыв все форточки в комнате, веером нагнать свежего воздуха. Хлопать ладонью по щекам он постеснялся, но положил ей на голову смоченное холодной водой полотенце.

Когда она очнулась, то произнесла, как приговор:

– Это была она, мать Маши и жена Фёдора… Родинку на фото я тоже не увидела, но знала о ней из рассказов мужа её и моего… Фёдор любил целовать её крохотную родинку… у первой жены… Что же нам с тобой делать, сынок… Если рассказать всё, как есть и как было Фёдору, он либо меня прогонит на улицу, а за своих детей будет биться, как сумасшедший… Скажет, это мои дети, а не твои, матери убийцы…

– Скажи я Маше, что я причастен к убийству её матери, она тоже возьмёт детей и пошлёт меня на три буквы: сделал своё мужицкое дело, и гуляй, рванина… Убийства матери не простит…

Они долго молчали и прикидывали в голове различные сценарии дальнейшего своего поведения, молчания или признания… Наконец, Вера Алексеевна встрепенулась, села на край дивана и произнесла срывающимся голосом:

– Знаешь, что я тебе скажу, сын… Беру грех твоей души своей душою на свою душу… Затаись, никому ничего не говори… Страдай сам, я тоже буду страдать за тебя и за себя, грешницу… Ведь ничего уже не поправишь, она в могиле, а дочь её и муж её живы… мы с ними породнились… внуки и внучки её на белом свете живут с нами…

– Молчать и таить, мама?

– Да, молчать и таить, таиться, но каяться и ещё раз каяться… И тебе, сын, причастному к совершению греха, и мне, покрывшей этот грех, взявшей твой грех на себя, принявшей грех твоей сыновней души своей материнскою душою… У нас с тобой крохотные дети, которых мы должны вырастить и воспитать…Ни слова, ни полслова моему Фёдору Ивановичу, ни твоей красавице Марии Фёдоровне… Считай, что твоя мать, великая грешница, так собирается бороться за своих детей и твоих детей… Затаимся на время вместе…

– Сможем затаиться, страдая, душой мучаясь, мама?

– Не знаю, главное, никогда больше не делать плохого ни сейчас, ни после… Но больше никогда не пускать зло в сердце, душу – никогда, сынок, быть на стороне света и добра…

– Само собой, мам…

– Легко на словах быть на стороне добра и света, а на деле всё не так, как кажется, при благих пожеланиях… – Она обняла его голову, притянула к полной молока груди и еле слышно сказала. – Если не можешь к священнику, духовнику подойти с покаянной исповедью, подойди к иконам… В той же церкви Успения Новодевичьей обители – к иконам Спасителя, Богородицы и святого Николая-чудотворца…

В это время осторожно, чтобы не будить близнецов, вошёл без звонка, открыв ключом дверь, Фёдор Иванович, поздоровался с Игорем, ласково обняв его.

– А, Игорь, рад тебя видеть… Каким ветром?.. – и уже живо, без передыха спросил. – Почему ветер помянул? В нашем районе: Лужники, Новодевичий, Пироговка, примыкающая к обители, всё подчиняется особой розе ветров. И ныне снова вихрь намечается…

– Вихрь Новодевичьего…

– Возможно, и вихрь Новодевичьего, только не такой сильный как раньше – помните? Ничего сегодня не сорвёт, ни крестов, ни кровельного железа… Но всё же…

Эти слова Фёдора Ивановича успокоили почему-то Игоря. Он внутренним глубинным чутьём понял, что природной и бытийной катастрофы можно не ждать обречённо, но как-то выживать и трепыхаться, а ещё лучше жить на полную катушек… Он всё же решился сказать нечто важное для сегодняшнего дня:

– Фёдор Иванович, не могли бы сейчас пойти со мной в Успенскую церковь и показать мне, иконы Спасителя, Богородицы и Николая-Чудотворца в Успенской церкви, приложусь к ним… – про себя добавил: «Мысленно покаюсь за содеянное, в чём был и не был виноват. Покаюсь, чтобы не пасовать перед новыми вызовами судьбы, лишь бы старые грехи душу не мучили». – Постою, подумаю, сосредоточусь… А оттуда на вокзал, к Маше, близняшкам… Тренеру, вашему тёзке полному обещал – тренироваться надо, к чемпионату Европы готовиться… И победить постараться, так как отступать уже некуда и незачем…

Он обнял Веру Алексеевну на прощанье, прижал к своей широкой груди бойца и нежно прошептал ей в ухо: