Ураган. Книга 1. Потерянный рай

– Потом? – Хушанг задумался на мгновение. – Потом, когда его им… когда шах покинул Иран, наш начальник базы выстроил нас на плацу, всех до единого, и объявил, что считает принесенные нами клятвы верности исполненными. Все мы в вооруженных силах присягали лично шаху, но, когда он уехал, наши клятвы выглядели как бы отвергнутыми. Наш командир спросил нас всех, офицеров и рядовых, что мы намерены делать, остаться или уехать, но в конце он сказал: «На этой базе передача власти новому законному правительству пройдет организованно и без всяких беспорядков». Нам дали двенадцать часов на раздумье. – Хушанг нахмурился. – Некоторые предпочли уйти, главным образом старшие офицеры. А что бы ты сделал, Руди?

– Остался бы. Конечно. Heimat ist immer Heimat.

– Что?

– Родина всегда остается родиной.

– О да. Да, так я и подумал. – Тень легла на его лицо. – После того как мы все сделали свой выбор, наш начальник пригласил аятоллу Ахвази, нашего главного аятоллу, и официально передал ему власть. Потом застрелился. Он оставил предсмертную записку, в которой говорилось: «Всю свою жизнь я служил шаху Мохаммеду Резе, как мой отец служил Реза-шаху, его отцу. Я не могу служить муллам или политикам или жить, дыша вонью предательства, которая заполнила эту землю».

Руди поколебался:

– Он имел в виду американцев?

– Майор думает, что он имел в виду генералов. Некоторые из нас полагают, что он имел в виду… предательство ислама.

– Предательство ислама Хомейни?

Руди увидел, что Хушанг смотрит на него, взгляд карих глаз бесхитростен и прям, лицо словно высечено рукой скульптора, и на секунду у Руди появилось тревожное чувство, что это уже не его друг, а кто-то другой, надевший то же самое лицо. Кто-то, кто может быть готов поймать его в ловушку. В какую ловушку?

– Думать так – значит совершить государственную измену. Не правда ли? – произнес Хушанг. Это было скорее утверждение, а не вопрос, и еще один предостерегающий разряд пробежал по Руди. – Мне страшно за Иран, Руди. Мы так беззащитны, так ценны для обеих супердержав, и столь многие рядом с нами ненавидят нас и завидуют нам.

– Но ваши вооруженные силы самые крупные и наиболее хорошо оснащенные в этой части мира. Вы – главная сила в заливе. – Он подошел к маленькому встроенному холодильнику. – Как насчет бутылочки ледяного пива на двоих?

– Нет, спасибо.

Обычно они с удовольствием распивали одну на двоих.

– Ты на диете? – спросил Руди.

Его собеседник покачал головой и улыбнулся странной улыбкой:

– Нет, я совсем бросил пить. Это мой подарок новому режиму.

– Тогда мы выпьем чая, как в былые времена, – сказал Руди, как ни в чем не бывало прошел на кухню и поставил чайник на плиту. Но про себя подумал: Хушанг действительно изменился. С другой стороны, будь ты на его месте, ты бы тоже изменился, весь его мир перевернулся вверх тормашками – вроде Западной и Восточной Германии, но не настолько сильно. – Как Али? – спросил он.

Али был обожаемым старшим братом Хушанга, вертолетчиком, с которым Руди не был лично знаком, но о котором Хушанг говорил постоянно, хохоча над его легендарными приключениями и победами в Тегеране, Париже и Риме в старые дни, в добрые старые дни, отметил Руди про себя.

– Али Великий тоже в порядке, – ответил Хушанг с восхищенной улыбкой. Как раз перед тем, как шах бежал, они тайно обсудили свои перспективы и согласились: что бы ни произошло, они останутся. – Мы все равно элита вооруженных сил, у нас все равно будут отпуска в Европе! – Он просиял. Хушанг гордился своим братом, ничуть не завидовал его успехам, а стремился сам достичь хотя бы десятой их части. – Но теперь ему придется поумерить свой пыл. По крайней мере, в Иране.

Чайник начал посвистывать. Руди заварил чай.

– Не возражаешь, если я спрошу про НВС? – Он бросил взгляд через дверь в другую комнату. Его друг смотрел на него. – Это ничего?

– Что ты хочешь знать?

– Что произошло?

Помолчав немного, Хушанг заговорил:

– Я был командиром дежурного полета. Нас подняли по тревоге и приказали перехватить вертолет, который засекли летящим на малой высоте через нашу территорию. Вертолет оказался гражданским, он нырял из одной долины в другую в горах вокруг Дизфуля. На вызовы по радио не отвечал ни на фарси, ни на английском. Мы подождали, вися у них на хвосте. Один раз, когда он вынырнул из-за гребня, я пронесся рядом с ним, тогда-то мне и показалось, что я узнал эмблему «С-Г». Но вертолет меня совершенно проигнорировал, просто повернул к границе и поддал жару. Мой ведомый тоже тряхнул его, промчавшись рядом, но он просто продолжал маневрировать, уходя от атаки.

Глаза Хушанга сузились, когда он вспомнил охватившее его возбуждение: охотник и добыча. Раньше он никогда не охотился, уши его наполнял сладкий рев двигателей, треск помех, слова приказа: «Ракеты к бою!» Руки и пальцы подчинились команде.