– В конторе нет никого, кому там быть не положено. Самолет вылетает немедленно. Ждать не будет. Пожалуйста, поднимайтесь на борт! Самолет взлетает немедленно.
– Отлично, – сказал Гэваллан. – На все воля Бога. Кстати, мы бы хотели получить разрешение на посадку для сто двадцать пятого на субботу и разрешение для двести шестого на перелет в Тебриз завтра. – С большой официальностью он протянул мулле аккуратно заполненные требования.
– Э-э… Сто двадцать пятый может вернуться, но никаких полетов в Тебриз. Может быть, в субботу.
– Но, ваше превосходительство, разве вы не…
– Нет! – отрезал мулла, чувствуя на себе взгляды «зеленых повязок».
Он приказал грузовику, блокировавшему взлетно-посадочную полосу, отъехать в сторону, посмотрел на Дженни, выбиравшуюся из машины, и одобрительно кивнул. Гэваллан и Мак-Ивер с удивлением увидели, что она убрала волосы под шарф, прикрепленный к ее шляпке, так, что их совершенно не было видно, и, в сочетании с ее длинным пальто, создавалось впечатление, что она носит чадру.
– Пожалуйста, проходите в самолет.
– Благодарю вас, ваше превосходительство, – ответила она на хорошем фарси, проведя все утро в неустанных репетициях со словарем, и с необходимой, точно выверенной долей серьезности, – но я, с вашего позволения, останусь. Мой муж не так здоров на голову, как следовало бы, но вы, будучи человеком большого ума, вы поймете, что, хотя жена не может идти против воли своего мужа, записано, что даже сам Пророк нуждался, чтобы о нем было кому заботиться.
– Верно-верно, – сказал мулла и задумчиво посмотрел на Мак-Ивера; Мак-Ивер озадаченно уставился на него в ответ, ничего не понимая. – Оставайтесь, если вам угодно.
– Благодарю вас, – ответила Дженни с большим почтением. – Тогда я останусь. Благодарю вас, ваше превосходительство, за ваше согласие и за вашу мудрость. – Она спрятала торжествующую улыбку, поздравляя себя с удавшейся хитростью, и сказала на английском: – Дункан, мулла Тегерани согласен с тем, что мне следует остаться. – Она увидела, как его глаза поехали к носу, и торопливо добавила: – Я подожду в машине.
Мак-Ивер вырос перед ней:
– Садись, черт меня подери, в эту пичугу, или я, черт меня подери, сам тебя туда засуну!
– Не говори глупостей, Дункан, дорогой мой! – В ее голосе было столько заботы. – И не кричи, это очень вредно для твоего давления. – Она увидела направившегося к ним Гэваллана, и часть ее уверенности покинула ее. Ее окружали грязный снег, и мрачное небо, и угрюмые юноши, пялившиеся на нее с разинутым ртом. – Ты же знаешь, что я просто влюблена в эту страну, – сказала она с яркой улыбкой, – как я могу отсюда уехать?
– Ты… ты, черт меня подери, поедешь сейчас же и… – Мак-Ивер был так зол, что едва мог говорить, и на секунду Дженни испугалась, что зашла слишком далеко.
– Я уеду, если ты уедешь, Дункан. Прямо сейчас. Я никуда, повторяю, никуда не поеду без тебя, и, если ты попробуешь заставить меня силой, я подниму такой тарарам, что сто двадцать пятый и весь аэропорт вместе с ним взлетят до небес! Энди, объясни этому… этому человеку! О, я знаю, вдвоем вы сумеете затащить меня на борт, но если вы это сделаете, то оба потеряете лицо совершенно и навсегда, а я вас слишком хорошо знаю! Энди!
– Мак, тебе каюк! – расхохотался Гэваллан.
Несмотря на всю свою злость, Мак-Ивер рассмеялся вместе с ним, а мулла, наблюдавший и слушавший эту сцену, пораженно покачал головой, удивляясь невозможным выходкам этих неверных.
– Джен, ты… ты планировала это с самого начала, – запинаясь от возмущения, выговорил Мак-Ивер.
– Кто? Я? – Она была сама невинность. – Как ты мог такое подумать!
– Хорошо, Джен, – сказал Мак-Ивер; его челюсть по-прежнему сердито выпирала вперед. – Хорошо, ты победила, но ты не просто потеряла лицо, ты потеряла и хвост.
– На борт! – приказал мулла.
– Как быть с Армстронгом? – спросил Мак-Ивер.
– Ему известны правила и время. – Гэваллан обнял Дженни и пожал руку Мак-Иверу. – До скорой встречи, и берегите себя.
Он двинулся к самолету, машина поднялась в воздух, и весь долгий путь до главного управления компании ни Дженни, ни Дункан не замечали течения времени. Оба были глубоко погружены в свои мысли.
– Ты хорошая женщина, Джен, – сказал он, едва они остались наедине, – но я тебя не прощаю.
– Да, Дункан, – смиренно произнесла она, как и подобает хорошей жене – время от времени.
– Я, черт подери, не прощаю тебя совершенно!
– Да, Дункан.
– И оставь эти свои «да, Дункан» при себе! – Некоторое время он вел машину молча, потом сказал угрюмо: – Я бы предпочел, чтобы ты была в безопасности в Эль-Шаргазе, но я рад, что ты осталась.
Она ничего не ответила, мудрая женщина. Только улыбнулась. И положила руку ему на колено. Оба теперь ощущали в душе покой и умиротворение.