– Я ничего об этом не знаю, ничего, – запинаясь, выговорил Махмуд, – совсем ничего, я никогда не лгал хану, никогда, никогда ничего не знал…
Ахмед подтолкнул их обоих вперед. Телохранители открыли дверь комнаты больного. Там стояли испуганные Азаде, Хаким и Айша, поднятые с постели срочным вызовом, объятая страхом сиделка. Хан с мрачным лицом лежал в постели, глядя на них глазами с кровавыми прожилками. Наджуд бросилась на колени и выпалила, что преувеличила вину Хакима и Азаде, но, когда Ахмед сделал шаг в ее сторону, вдруг сломалась.
– Я солгала, я солгала, я солгала, пожалуйста, прости меня, отец, пожалуйста, прости меня… прости… пощади… пощади… – бормотала она, обезумев.
Махмуд тоже стонал и плакал, повторяя, что он ничего не знал об этом, а то бы непременно сказал хану, разумеется, сказал бы, как перед Аллахом, конечно, сказал бы; оба они молили о пощаде. Все знали, что пощады не будет.
Хан громко прочистил горло. Наступила тишина. Все глаза обратились на него. Губы его шевелились, но никаких звуков изо рта не вылетало. Сиделка и Ахмед подошли ближе.
– Ахмед останься и Хаки’, Азаде… остальные ’усть уйдут – этих ’од стражу.
– Ваше высочество, – мягко проговорила медсестра, – не может ли это подождать до завтра? Вы очень утомились. Пожалуйста, прошу вас, отложите все на завтра.
Хан мотнул головой:
– С’час.
Сиделка очень устала.
– Я не беру на себя никакой ответственности, ваше превосходительство Ахмед. Пожалуйста, пусть все пройдет как можно быстрее. – Расстроенно покачивая головой, она вышла.
Двое охранников подняли Наджуд и Махмуда на ноги и утащили с собой. Айша, пошатываясь, последовала за ними. Хан закрыл глаза, собираясь с силами. Теперь тишину нарушало лишь его тяжелое гортанное дыхание. Ахмед, Хаким и Азаде ждали. Прошло двадцать минут. Хан открыл глаза. Ему казалось, что прошло всего несколько секунд.
– Сын мой, доверяй Ахмеду как своему первому доверенному лицу.
– Да, отец.
– ’оклянитесь Аллахо’, ’ы оба.
Он внимательно выслушал, как они хором произнесли: «Я клянусь Аллахом, что буду доверять Ахмеду как своему первому доверенному лицу». До этого они поклялись перед всей семьей в том же и во всем остальном, чего от них потребовал отец: лелеять и охранять маленького Хасана, Хакиму сделать Хасана своим наследником, брату и сестре обоим оставаться в Тебризе, Азаде провести в Иране не менее двух лет безвыездно. «Таким образом, ваше высочество, – объяснил ему Ахмед некоторое время назад, – никакое чужеродное влияние, например влияние ее мужа, не сможет умыкнуть ее отсюда до того, как она будет отослана на север, будучи виновной или невинной».
Это мудро, признал хан, исполненный отвращения к Хакиму и Азаде за то, что они столько лет позволяли лжесвидетельству Наджуд оставаться похороненным и столько лет оставаться безнаказанным; ненавидя Наджуд и Махмуда за то, что они оказались такими слабыми. Ни капли мужества, никакой силы. Что ж, Хаким научится, и она научится. Если бы только у меня было больше времени…
– Азаде.
– Да, отец?
– Наджуд. Какое наказание?
Она заколебалась, снова ощутив страх; она знала, как работает его ум, и чувствовала, как ловушка захлопывается за ней.
– Изгнание. Изгоните ее, ее мужа и всю их семью.
Дура, тебе никогда не родить хана Горгонов, подумал он, но он слишком устал, чтобы сказать это вслух, поэтому просто кивнул и знаком отпустил ее. Прежде чем уйти, Азаде подошла к кровати, нагнулась и поцеловала его руку.
– Будь милосерден, пожалуйста, будь милосерден, отец. – Она заставила себя улыбнуться, еще раз коснулась его и ушла.
Он проводил ее взглядом, подождал, пока она не закроет за собой дверь.
– Хаким?
Хаким тоже почувствовал ловушку и ужасно боялся вызвать неудовольствие отца, он жаждал мести, но не того злобного приговора, который объявил бы хан.
– Изгнание навечно, без гроша, – сказал он. – Пусть в будущем сами зарабатывают себе на пропитание. И изгнание их из клана.
Немного лучше, подумал Абдолла. В обычной ситуации это было бы ужасное наказание. Но не когда ты хан, а они остаются при тебе вечной угрозой. Он снова шевельнул рукой, отпуская его. Как и Азаде, Хаким поцеловал руку отца и пожелал ему доброй ночи.
Когда они остались одни, Абдолла произнес:
– Ахмед?
– Завтра изгнать их в пустыню к северу от Мешхеда, без гроша, под охраной. Через год и один день, когда они будут уверены, что им оставили их жизни, когда у них будет какое-то дело, дом или лачуга, сжечь все это и предать их смерти – вместе с тремя их детьми.
Хан улыбнулся:
– Хорошо, так и сделай.
– Да, ваше высочество. – Ахмед улыбнулся ему в ответ, глубоко удовлетворенный.
– Теперь спать.
– Спите крепко, ваше высочество. – Ахмед видел, как веки закрылись и лицо расползлось.
Через несколько секунд больной громко храпел.
Ахмед понимал, что сейчас ему нужно быть крайне осторожным. Он тихо открыл дверь. Хаким и Азаде ждали в коридоре вместе с медсестрой. Сиделка озабоченно проскользнула мимо него внутрь, померила хану пульс, внимательно вглядываясь в его лицо.
– Он в порядке? – спросила Азаде с порога.