Ураган. Последние юнкера

— Слушаюсь, товарищ, — в один голос отвечали солдаты.

— Так-то лучше, — засмеялся Карягин. — Так вот, вы должны знать, что я не просто по своей охоте служу сейчас в белогвардейцах, а назначен сюда товарищем Сорокиным. Всем командирам частей Красной Армии приказано оказывать мне полное содействие, когда к ним обращусь за помощью. Понимаете?

— Понимаем, товарищ.

— Теперь, значит, слушаться меня во всем, а уж я вас выведу от этой белогвардейской сволочи, но только тогда, когда закончу свою работу, в которой вы должны теперь мне помогать. А сейчас, — засмеялся Карягин, — давайте-ка отдыхать. Ни в какую разведку мы не поедем. Пусть один сидит на коне и сторожит, а мы пока малость покурим, — продолжал он, слезая с коня и закуривая папиросу.

Часа через три Карягин вернулся со своим разъездом на мызу и донес, что пашковцы и не думали восставать.

Целую ночь проходил Корнилов взад и вперед по комнате.

«Все испробовано, все сделано, но нет удачи», — шептали его губы.

Перед мысленным взором его проносились картины недавнего прошлого. Вот он начальник петербургского гарнизона. Он еще надеется, что можно еще верить этим людям, выдвинутым наверх волною революции.

С брезгливым отвращением принимает он новые порядки, стараясь направить течение революции по спасительному пути... Вот он в ставке, в Могилеве. Он Верховный главнокомандующий. Перед ним колоссальная задача. Но те же люди, которые кричат об этой задаче, которые назначили его на этот пост, они же мешают выполнять ее. Они же суют палки в колеса огромного механизма, многомиллионной армии. Вспоминает он свое беспокойство по поводу усиления влияния большевиков. Свой разговор с Керенским. Свое выступление и предательство Керенского. Воспоминание о красивой смерти героя Крылова на минуту заставляет нахмурить брови его печального лица. Быхов, тюрьма, побег с его верными текинцами на Дон. Попытка создать там Крымскую армию, самоубийство Каледина, — все это припоминается ему сегодня.

Сколько было положено труда. Сколько энергии потрачено. Сколько погибших надежд. А этот последний поход. Поход горстки храбрецов, безотчетно вверившихся ему. Сколько их осталось лежать на Дону? Сколько полегло их на Кубани и гибнет сейчас в бесплодной попытке взять Екатеринодар. Он-то знает, что города ему не взять, коли не удалось этого сделать с налета. Он знает это. Но не отзывает он своих добровольцев назад. К чему? Чтобы они погибли затравленные, как стремящиеся скрыться звери, бежать, спрятаться от преследователей? И это он, Корнилов, толкает их на этот позорный и бесполезный путь? Он будет во главе беглецов? Никогда! Лучше пусть и он и они, все сложат свои головы, штурмуя, наступая, нежели погибнуть, как зайцы затравленные гончими или замученные в застенках. Еще вечером, собирал он военный совет и пред-

лагал ему найти выход из создавшегося положения. Но все они, члены совета, кроме отступления, которое по его убеждению обязательно превратится в бегство, ничего придумать не могли. Нет пока он жив, он будет их вести, этих несчастных, доверившихся ему людей, к славной, красивой смерти, коль скоро победить не хватает сил. А раненые? — мелькает в его голове. — Ну что же не бог же я, в самом деле. Я только человек. Я бессилен спасти их. Ах, если бы я мог, хотя бы ценой моей жизйи, спасти их всех, чтобы никто не смел бы упрекнуть меня. Но это невозможно. Итак решено. Утром штурм.

Он присел к столу, стоявшему у окна и погрузился в составление диспозиции и приказа. Время шло. Когда он позвонил дежурному адъютанту, чтобы передать для рассылки, написанными им бумаги, начинало светать.

Потушив лампу, он прилег на кровать, пытаясь забыться. Хоть на полчаса, но сон бежал от его глаз. Напрасно он ворочался с боку на бок. Мысли, одна мрачнее другой, не покидали его и не давали заснуть. Еще как следует не рассвело, а вокруг мызы, сначала изредка, а затем все чаще и чаще, стали падать снаряды.

В комнату вошел командир конвоя.

— Ваше превосходительство. По-видимому большевики узнали о месте вашего нахождения, так как, буквально, засыпают мызу снарядами. Необходимо перенести ставку в другое место.

— Хорошо, — немного погодя, отвечал Корнилов, вставая с кровати и снова подходя к столу, на котором была разложена карта.

Командир конвоя, постояв минуту и видя, что на его совет не обращают внимания, пожал плечами и вышел. Не прошло минут пятнадцати, как дверь снова отворилась, пропуская в комнату генерала Деникина.

— Ваше превосходительство! Лавр Георгиевич! Что вы делаете? — заговорил он. — Ведь мызу буквально засыпают снарядами. Ну, сохрани Бог, коли снаряд сюда попадет. Что будет с армией?

— Ах, это вы Антон Иванович? — усталым голосом отвечал Корнилов. — Это вы насчет перенесения ставки хлопочете?

— Конечно, ваше превосходительство.

— Да, да, это я собираюсь сделать, но у меня есть некоторые соображения. Немного погодя.

— Так ведь опасность же...

— Э, полно, Антон Иванович. Здесь ничуть не опасно, чем в другом месте. Все от судьбы зависит.

Как и командир конвоя, Деникин пожал плечами и вышел.