Стрелять нам почти не пришлось. Томаровка занята 13 июля. Но недолго мы стояли там спокойно. Положение наше оказалось сильно выдвинутым вперед, и красные могли нас атаковать с трех сторон. Началась упорная защита Томаровки и обители. К монастырю вплотную подступали густые дубовые леса, по коим, со стороны станции Готня, подходили свежие советские войска. Атаки их начинались обычно с рассвета, поэтому наша батарея должна была уже к четырем часам утра вставать и занимать позицию перед монастырем. Стреляли мы по лесам, лишь по предполагаемым целям, но патронов не жалели. Стреляли до темноты и лишь к полуночи ложились спать. И так ежедневно. Монахини часто приносили нам густые монастырские сливки и другие вкусные вещи. Давали отдыхать в их чистеньких, пахнущих кипарисом кельях, закрывая ставни от назойливых мух. Некоторые юнкера хотели посмотреть на молодых послушниц,
Вскоре случилось неприятное происшествие, о коем было много разговоров: три наших офицера из бывших юнкеров — Попов, Кузьмин и Орловский — поехали на хутор, находившийся в нашем тылу, купить у крестьян яиц. Когда они вошли в первую хату, на дороге послышался конский топот. Это был большевистский конный патруль из черноморцев. Заме-
тив повозку, конные остановились. Комвзвода закричал: «Кадеты проклятые!» и выхватил наган. Наши, услышав конский топот, выскочили из хаты и, увидя конных, бросились бегом, через огороды к реке. Попов и Кузьмин успели добежать и перешли довольно глубокую речку, а Орловский (у него был порок сердца) остановился, сорвал погоны и бросил их далеко в огород. Подскакавшие матросы схватили его... На следующий день на одной заставе был найден труп офицера, убитого и до неузнаваемости изувеченного красными. На батарее решили, что этот убитый и есть Орловский. Похоронили его как Орловского и отслужили по нем панихиды.
Появление в тылу красных конных разъездов было признаком сосредоточения ударной группы против нашего малого отряда, выдвинувшегося вперед. Пушки гремели с двух сторон, а пулеметные очереди на заставах слышались даже ночью и мешали спать. На третий день этого боя командир отряда, полковник Слоновс- кий, объявился больным и уехал в тыл, через село, еще не занятое заходившими в тыл красными. На следующий день и это село было занято. Молодой капитан Большаков, вступивший в командование отрядом, ясным отказом ответил на предложение Кутепова отступить. Он лишь попросил подкрепления. Вокруг шли тяжелые бои. и командующий корпусом прислал последний резерв корпуса — Инженерную роту. В это время к большевикам подошла интернациональная часть, состоящая из китайцев и латышей, с сильной артиллерией. Инженерные офицеры в свежих шинелях — «очкастые интеллигенты» — шагали довольно бодро в ногу и пели свою песню:
Марш вперед, Россия ждет,
Инженеров роты...
Звук лихой зовет нас в бой,
Забывай заботы...
Китайцы же и латыши через дубовые леса прорывались к стенам обители. Наша батарея настреляла кучи гильз, удерживая интернационалистов, но, пользуясь лесами, они подступили уже близко. Капитан Большаков сам повел тогда «очкастых» в штыковую атаку. Когда впереди послышалось «Ура!», мы двинулись вперед. Штыковой удар инженеров погнал китайцев и коммунистов-латышей. В лесу стало странно тихо и прохладно.
Около большого дуба в луже крови лежал китаец и проколотый штыком широкоплечий латыш. Рядом стоял невысокий, худощавый, довольно тщедушный интеллигент и носовым платком протирал запотевшее пенсне. Его винтовка была прислонена к дереву. Новый поручичий погон был украшен скрещенными молоточками. Поручик тяжело дышал и говорил растерянно: «Я вообще еще никогда не воевал, а тут вдруг — сразу — в штыки! Просто не понимаю, как это я так мог...»
Китайцы и латыши бежали неудержимо.
Когда мы возвращались в село Томаровку, жители приветствовали нас криками «ура!», а капитан Шпер- линг приказал бригадному оркестру играть нам встречный марш.
Благодаря этой победе капитана Большакова, стало возможным наступление на станицу Готня, на Курском направлении.