Ураган в сердце

Получать похвалы Аарон Карр не был привычен, а потому даже не нашелся, чем ответить, его одолело смущение от предположения, что Крауч, кажется, рассчитывает, что именно он возьмется за лечение. Перспектива, мелькнувшая, словно в неожиданно распахнувшейся двери, манила своей яркостью: инфаркт у Уайлдера, не настолько серьезный, чтобы только и думать о физическом выздоровлении, правильный путь – сосредоточить основные усилия на эмоциональной реабилитации. Большинство собранных им историй болезни имеют отрицательный исход вместо положительного, они больше дают представление об ошибках в ходе лечения, чем предлагают действенный курс, каким нужно следовать. Если бы он смог сам проводить это лечение, лично вникая в него с самого начала и до конца… а почему бы и нет? В своих силах он уверен.

– Боюсь, вы сами не вольны браться за частные случаи, – услышал он голос пришедшего к такому выводу Крауча, пропустив мимо ушей все сказанное им ранее и только теперь уделяя все внимание объяснениям президента. – Вот поэтому я и пошел к вашему малому… Как бишь его зовут-то, вашего главврача?

– Доктор Уэбстер.

– Точно. Док Роббинс сказал, что лучше мне сначала обратиться к нему. Во всяком случае, теперь со всем этим улажено. Он сказал, что не видит причины, которая не позволила бы вам взяться за это дело, если вы того захотите.

Аарон Карр отвел взгляд, сделав вид, будто погружен в разглядывание сильно располневшей беременной женщины, только что подошедшей к справочному столу. Разрешение Уэбстера ему не требовалось. В контракте главного терапевта имелся пункт, позволявший ему проводить лечение ограниченного числа пациентов частным образом, однако то была льгота, которой он никогда раньше не пользовался, а потому и не могло возникнуть сомнений в том расположении, какого он добился, ни разу не позволив себе отбить у кого-то щедро платящего больного.

Обеспокоенность доктора Карра была слишком явной, потому как лицо Крауча скривилось в мрачную уродливую гримасу, подкрепленную требовательным вопросом:

– Вас что-то гложет, доктор?

Вопрос каким-то образом породил ответ, а тот, едва родившись, быстро подчинил себе все, наполнив память воспоминаниями о последних месяцах в клинике Аллисона, о проигранной битве, которую он вел с Гарви Аллисоном на поле этики врачебной тайны. Он рьяно отстаивал ту точку зрения, что все, выявленное при обследовании, стоит сообщать только больному. Аллисон же, пустив в ход власть высшего по должности, установил за правило, что клиника прежде всего связана обязательством с теми, кто платит по счетам, и при этом еще убеждал: коль скоро корпорации идут на трату таких денег, какие клиника получает за обследование топ-менеджеров, нет никакой иной альтернативы, как ставить обо всем в известность главу компании, зачастую давая ему сведения раньше, чем это сообщалось больному, а порой посвящать его в такие вещи, которых сам бы он никогда не узнал. Даже если оставить этику в покое, доказывал Аарон Карр, политика Аллисона вынуждала всех штатных врачей клиники извращать самые основы, заставляла их видеть в больном не человеческое существо, а корпоративное имущество, которое можно хладнокровно подвергать рентгеноскопии наподобие стального слитка, обреченного на выбраковку или переплавку, если обнаружатся скрытые внутри огрехи.

– Вы что думаете… что я вмешиваюсь не в свое дело?

– Нет, разумеется, нет, – быстро возразил Карр и, словно извиняясь за отговорку, добавил: – Притом что жена его из страны уехала, а больше никого нет, кому… Я уверен, он оценит вашу заботу.

– Давайте так, доктор: что бы вас ни беспокоило, выкладывайте все в открытую. Черт побери, я хочу, чтоб вы взяли на себя заботу об этом парне. Если кто и в силах поставить его на ноги, так это вы и есть.

– Слышать такое, разумеется, очень приятно, – медленно выговорил Аарон Карр, запнувшись на мгновение, чтобы сформулировать фразу: – Однако я далеко не уверен, что смогу сделать то, что вы от меня хотите.

– Что вы имеете в виду, говоря «чего я хочу от вас»? Я только то хочу, чтобы Уайлдер из этого выкарабкался и при этом размазней не сделался.

– Что означает, – осторожно перефразировал Карр, – что вы хотите, чтобы он вышел из болезни тем же самым человеком, каким был вчера. Такое невозможно, мистер Крауч. Не было еще человека, который доходил бы до порога смерти и возвращался оттуда вполне тем же самым человеком, каким был прежде.

– Это мне известно, – сказал Крауч, упорно не желая уступать.

– И это особенно верно при таких вот заболеваниях сердца, – продолжал Карр, уже более уверенно, почувствовав себя на твердой почве, поскольку пересказывал самим когда-то написанное. – С человеком может приключиться и кое-что похуже… Медицинские книги полны описаний таких случаев… однако, неизвестно почему, психологически именно сердечный приступ оказывает наиболее жестокое воздействие. Наверное, это связано с тем, что наше сознание целиком зациклено на сердце и мы осознаем, что поражены в самое сердце… Мы даже и слово это употребляем.

– И это мне тоже известно, – упорствовал Крауч.