Уральский узел

зійди до серця мого, прилинь бурею вітру кавказького, шумом карпатських ручаїв, боїв славного завойовника батька Хмеля, тріюмфом і гуком гармат революції, радісним гомоном Софійських дзвонів…

Он читал это вместе со всеми и думал — почему? Как так могло получиться? Украинцы — стояли рядом с русскими насмерть во всех сражениях, начиная от Бородино и заканчивая Берлином и Кандагаром. И когда они шли на смерть за свою общую Родину — никто не спрашивал, какой ты национальности. Русский? Украинец?

Ещё в пятидесятые — шестидесятые годы слово «бандеровец» в Украине было ругательным, бандеровцами пугали детей, и было от чего.

А он — помнил старую детскую книжку… тогда книжек было мало, не то, что сейчас, и каждая — читалась и перечитывалась много раз, почти наизусть. Он и сейчас помнил её — наивная и светлая детская история о маленькой девочке, которая живёт в Киеве, отдыхает на пляже, а потом на речном теплоходе — едет к бабушке по Днепру. Старая, наивная и чистая история, в которой не было места национализму и ненависти, в которой никто не разбирался, кто какой национальности и «кому налэжит Крым?». Кто тогда мог подумать, что русские и украинцы будут с остервенением убивать друг друга.

Это ведь не мы начали. Это украинцы — захотели все поменять. И даже получив в девяносто первом независимость — мирно получив, вместе с огромными землями с преимущественно русским населением — они не успокоились. Хотя должны были. Только что — на их глазах развалилась многонациональная страна — СССР. Украина — была Россией. Была ею в том смысле, что это тоже была многонациональная, и, в общем-то, лоскутная страна, она была в ещё более опасном положении, чем Россия — в России не было территорий, которые стали Россией только после сорок пятого года. Хотя нет, кстати — Калининград и Тува. Сорок пятый и сорок четвёртый. Но все равно… надо же было извлечь какие-то уроки из падения СССР, из всей пролитой крови в Таджикистане, в Карабахе, в Приднестровье, в Чечне. Понять, что агрессивный национализм титульной нации не просто вреден — он убийственен для страны. Что нельзя строить страну как дом украинского народа, нельзя бередить старые раны и вспоминать старые обиды. Но нет. Шло по нарастающей — каждая новая украинская власть проводила все более вызывающую и нетерпимую политику, все активнее разыгрывалась национальная карта, все больше политиков, в собачьей свалке за власть — забывали об ответственности перед будущим страны, и обращались к самым низменным, самым тёмным сторонам души своих избирателей. Постепенно — стороны забывали об элементарных приличиях… чего говорить, когда в ответ на замётку о массовой гибели шахтёров в Донецкой области, на форумах появлялись издевательские комментарии «Кротам кротячья смерть». Как это понимать? И как жить вместе после такого — есть ли вообще смысл жить вместе после такого? Но — жили. Было такое ощущение, что Украина ничего не боится, была какая-то нездоровая самоуверенность и успокоенность. Он тоже, тренируя президентскую охрану по приглашению своего друга, русского спецназовца, ставшего начальником охраны и одним из самых приближённых к Виктору Януковичу людей, живя в Киеве — тоже думал… да, да, думал, он не врал сам себе. Они все — успокоились. Это в девяностые, когда только что рухнула страна, когда полыхало в Абхазии, Карабахе, когда в Таджикистане людей вырезали целыми районами, когда загорелась Чечня, и была реальная угроза взрыва на всем Кавказе — тогда все, и Украина в первую очередь смотрели на все это, и боялись. И правильно боялись! Как говорил его первый командир — страх это хорошо. Он помогает тебе выжить и подсказывает правильный ход. Он подсказывает, если ты делаешь что-то не то и помогает вовремя остановиться…

Украина на какой-то момент стала бесстрашной.

В Украине — одним из общепринятых мемов было «зато у нас Чечни нет» — этим оправдывалось то, что Украина жила похуже России, причём с годами этот разрыв все увеличивался и увеличивался. Ещё один общепринятый мем «Украина обречена на успех». Он жил и в России и в Украине, имел возможность сравнивать — в Украине было намного больше оптимизма. Какое-то время этому оптимизму поддался даже он, полюбил этих людей… ему казалось, что, несмотря на все трудности, Украина всё-таки найдёт свой путь, как то сможет выбраться из экономической ямы. Всё-таки — рядом Европа, до неё везти производимые в Украине товары ближе и проще, чем из Китая. Западная Украина — как то сможет зарабатывать на близости с ЕС, Восточная — на близости с Россией. Внушало оптимизм и то, что в Украине не было традиции массового насилия… в конце концов, он был в Крыму, видел как решались вопросы с самозахватом земель татарской общиной — в России давно бы палками раздраконили, а здесь — нет, сидят, говорят, договариваются — годами договариваются…

Но нет. Не договорились. Не вышло.