Уравнение со всеми известными

— Вася? — спросила она устало. — Я могу тебе чем-нибудь помочь?

— Нет, нет, — обрадовался Василий, — я же и говорю: ничего мне не нужно, все будет нормально.

— Вот и славно, — поднялась Анна. — Ну, пока! — Она поцеловала его в щеку. — Извини, я не очень хорошо себя чувствую. Пойду прилягу.

Потянулись дни, похожие один на другой, от таблетки до таблетки. Звонила Вера, уговаривала приехать, Анна отказывалась, забегала Татьяна, пыталась вытащить ее на прогулку, Анна ссылалась на плохое самочувствие. С работы не беспокоили. Мысли о центре Анна задвинула в самый дальний ящик. Ближайшими и единственными “ящичками” были дети. Анна слушала их болтовню, смотрела с ними телевизор и мечтала о том, чтобы скорее наступила ночь с ее сладкими снами и видениями.

В один из дней пришел Сусликов, Анна не пустила его в квартиру, разговаривали через порог. Дима осунулся, постарел, но и она была не краше.

— Аня, я тебя прошу только об одном — прости меня, — умолял он.

Она уже давно всех простила. Ей не было дела до чужих ошибок, грехов и преступлений.

— Я не держу на тебя зла. — Она покачала головой. — Живи спокойно.

— Аня! Мы можем с тобой еще увидеться? Просто посидеть, поговорить?

Она даже не сразу поняла, о чем он ее просил.

— Зачем? — удивилась Анна. — Иди, Дима, прощай. И… — она поймала какую-то старую мысль, — и никому не позволяй называть тебя Сусликом. Это смешно и унизительно на самом деле. Все, прощай.

Она закрыла перед ним дверь и через минуту забыла о его существовании.

Анна пыталась читать книжки, которые остались от Луизы Ивановны. Большую их часть забрала Татьяна, любительница женских романов. Но и тех, что остались, было немало. Их содержание скользило по Анниному сознанию, как вода по стеклу. В наркотические грезы врывались сценки из жизни великосветского общества — кринолины, длинные платья, замки, кавалеры при шпагах. Водитель Саша привозил ей кассеты с голливудскими видеофильмами: он, оказывается, был большим их поклонником и дома собрал солидную видеотеку. Анна целыми днями смотрела боевики, мелодрамы и комедии. Это тоже был мир грез и сказок, который не требовал участия ее воли, но развлекал и тешил.

Дети чувствовали перемены в маме, но объяснить их не могли. Она теперь все время была дома, но ее словно и не было. Она улыбалась, но словно не им, а чему-то своему. Говорила медленно, если о чем-то спрашивали, просила повторить вопрос. Не ругала за плохие отметки, но и не очень хвалила за хорошие. Она то суетливо-навязчиво ласкала и целовала, то вовсе не замечала их присутствия. Галина Ивановна относилась к маме как к больной. Но мама целыми днями читала книжки и смотрела телевизор — разве так болеют?

Дети перестали прибегать к ней по ночам. Мама спала как убитая, даже не пододвигалась, чтобы освободить им место, не обнимала их, не утешала.

Когда становилось страшно или холодно, Кирилл забирался в постель к сестре. Она грела его своим худеньким телом.

— Как ты думаешь, — спрашивал Кирилл, — мама теперь всегда такая будет?

— Не знаю, — честно отвечала Даша.

— И на работу ходить не будет?

— Говорит, что в отпуске.

— Лучше бы папа не умирал. А правда, что его тетя Ира отравила? Галина Ивановна ее сволочью называет.

— Не выдумывай! — Дарья считала брата еще маленьким для этой страшной тайны.

— Даш, расскажи мне сказку. Про ниндзя и Красную Шапочку.

— Я тебе уже двадцать раз рассказывала. — Дарья сочиняла ему сказки, ей нравилось выдумывать новые, но Кирка требовал повторов, а она не запоминала своего устного творчества.

— Ну и что. Все равно расскажи.

— Ладно. В далекой стране Японии, — Дарья настроилась на заунывный повествовательный тон, — где все люди делились по группам крови и всех младенцев, как только они рождались, прокалывали специальной иглой, чтобы узнать их группу крови, в этой стране появился мальчик, у которого не могли определить группу крови. Его прокалывали много раз, и каждый раз у него оказывалась другая группа. Никто не хотел брать себе этого мальчика — ни первая группа, ни вторая, ни третья, ни четвертая. Тогда жрецы отнесли его в горы и бросили там во льдах. Но он не погиб, потому что его подобрала волчица.

— Как Маугли? — спросил Кирилл.

— Да, как Маугли, не перебивай. Значит, что? Значит, прошли годы, мальчик вырос, стал большим и красивым, как Мел Гибсон. Он умел разговаривать со всеми животными, но испытывал непонятную тягу. Это была тяга к людям. Он не мог прийти к людям, потому что не знал свою группу крови.

— А откуда он знал, что надо знать свою группу крови?

— Если ты меня будешь перебивать, я не буду рассказывать.

— Не буду, рассказывай дальше.

— Он страдал, томился, — Дарья почти пела, она тянула окончания слов, придумывая продолжение истории, — его тело, его разум охватывали какие-то чувства…

Кирилл хотел попросить, чтобы она пропустила про чувства, но сдержался.