Уравнение времени

— Ты правильно меня понял. — Амвросий глубоко вздохнул. Четки резко остановились. — Это и из-за прошлого отца тоже. Мне было важно понять, во имя чего Соловецкие монахи так стойко сражались, почему они не приняли реформ… — монах снова ненадолго умолк, а потом заговорил совсем другим тоном: — Кстати, в Школе мы проходили физику, математику и даже астрономию. Изучали историю современных государств, древнего мира. Древнегреческих философов мне тоже нравилось читать. Я находил очень важным их влияние на труды ранних христиан…

Саша слушала рассказ инока, а перед глазами стоял Савелий. С деревянной указкой и мелом в руках, стоял он у доски. Чертил какие-то даты…

— В четырнадцать лет я прошел обряд инициации и оказался в Углеже. Мой дом был похож на небольшую часовенку… — Монах глубоко вздохнул, и четки снова начали бег. — Я заподозрил неладное днем, когда вышел на улицу. Жители поселка одевались не как подобает порядочным христианам. Женщины не стеснялись оголять ноги… Впрочем, что я вам рассказываю?

Он поднял на слушателей глаза. В них стояли боль. И грусть.

— А потом? Что было потом?

— Вечером того же дня в моей келье появились мама и папа. Они же последовали со мной к месту моей службы… Ну, вы видели этот храм.

— Это там, где были Черныш, Конопуш и Снежный? — наморщила лоб девушка.

— Нет, — покачал головой Амвросий. — Это совсем рядом с той беседкой, где мы лечили Никóлу… Николая. Я не буду рассказывать вам о том, что пришлось пережить всем нам. Повторюсь только, мама и папа не дали мне сойти с ума. Они пробыли со мной неделю, а потом были вынуждены отправиться обратно в Пограничье.

— А ты?.. — Какая-то мысль не давала девушке покоя. Вертелась ужом, мешала себя изловить. — Ты… А ты откуда о той беседке узнал? Ну, где мы Кольку лечили?

Вообще-то она хотела поинтересоваться, в каком году Амвросий очутился в Москве. Но вместо этого спросила совсем о другом.

— Мама подсказала, — опустил голову инок. — Расскажу как-нибудь. Но не сейчас, хорошо?

— Хорошо, — ответил за девушку Коля. — В Москве, как я понимаю, ты появился в начале тысячелетия?

— Это как сказать, — улыбнулся монах — озорно и лукаво. — Наверное, все-таки в самом конце двадцатого века. В 2000 году.

Он хотел продолжить рассказ, но тут из камина послышался намеренно-гнусавый голос Магистра:

— Спать вам там не пора, друзья мои? По крайней мере, Александре уж точно.

Саша ожидала, что парни будут против такого положения дел: ей хотелось понять, уложить, увязать все, что она узнала. Но Амвросий и Николай пожелали ей спокойной ночи и направились к выходу. Девушке ничего не оставалось сделать, как забраться в кровать.

Глава 13, в которой монах и ученый ведут полуночные беседы

Саша уснула мгновенно — едва голова коснулась подушки. А потому и не услышала, как отворилась дверь, и в комнате появился Николай. Не видела, и как он подошел к полке с книгами, как взял фотографию и учебник истинной истории религии. Не проснулась и тогда, когда он, подойдя на цыпочках к кровати, поправил ей одеяло. Ему, высокому ростом, это удалось легко.

— Спи, малыш, — прошептал Звеновой. — Тебе это сейчас необходимо, ведь твоя инициация завершилась на днях. И ни о чем не беспокойся, я с тобой.

С этими словами Николай вышел, затворив за собой дверь.

***

— Если ты ее тронешь хоть пальцем…

Николай Звеновой стоял на пороге монашеской кельи.

— Заходи, — миролюбиво кивнул Амвросий. — Только сперва раскладушку принеси, будь так добр. Так мы и распорядок не нарушим, и поговорим.

— Идет. — Звеновой скрыл удивление: то инок смотрел волком, а теперь, видишь, сам шагнул навстречу… Впрочем, монах и раньше не выглядел клиническим дураком. Да и родом он был из Пограничья, а там умели прививать критичность мышления. — Но сперва… Книжку возьми почитать. — Николай протянул учебник. — Сашке только вернешь, ладно?

Инок нерешительно принял книгу.

Николай, мысленно усмехнувшись, направился к себе — за раскладушкой. По дороге молодой ученый размышлял над превратностями судьбы вообще и монаха Амвросия Дуброва в частности. Наверное, для своего времени Амвросий был очень просвещенным. Насколько помнил Звеновой, в семнадцатом веке в России науки как таковой не было, и Амвросий, изучавший в Пограничье естественные науки, мог совершить самый настоящий прорыв.

«Или, с учетом того, кем был его отец, — поправил сам себя Николай, — и какой отпечаток его история на сына наложила… Могли Амвросия и сжечь в срубе, как тогда поступали со староверами. Ведь характер у парня ого-го какой!»

Так думал молодой ученый, идя в лабораторию, а потом и из нее — уже с раскладушкой и спальником, подаренными заботливой Бездной.

— О, как раз к чаю! — Монах, оказывается, успел сбегать в залу. Теперь вот сервировал столик. — Ставь раскладушку и присоединяйся.

— А как же распорядок?

— Вот примут нас с тобой на работу в тот институт, и будет нам распорядок. — Пожал плечами инок. — А пока мы с тобой птицы вольные.

— Но чтобы в шесть утра пять минут, — знакомый голос шел, казалось, из алтаря, — оба были на зарядке!