Эту истину: малоподвижные меч, копьё, щит, даже вместе с лошадью, против лучника — смерть, английские йомены вбивали во французских аристократов семьдесят лет при Креси, Пуатье и Азенкуре. Бесполезно — не вбилось. Ситуацию изменило появление массового порохового оружия.
Охотники не работают со щитами. Зверушки лесные — стрел не мечут. Тяжёлых древнеславянских щитов здесь нет, павезы — вообще ещё не появились. Маленький лёгкий мордовский… А кулачный щит не пробовали? Им тоже можно стрелу сбить.
Если бы они могли двигаться быстро… Ух как они этого хотят! Храбрецы тяготеют к лыжне — быстрее-быстрее… до нас добраться. А мы их отстреливаем, постоянно создавая на лыжне препятствия. Вопящие и нуждающиеся в помощи.
Трусы тоже тяготеют к лыжне, чтобы в случае чего — поскорее убраться. Им, во втором-третьем ряду, достаётся, когда храбрецы уклоняются от стрел. И они тоже вопят и просят помощи.
Был бы там командир, который развернул бы их в цепь… Но это — уже Первая мировая. Причём — очень не сразу, а после миллиона погибших в сомкнутых построениях от пулемётов и шрапнели.
Ну хоть бы в линию. Весь 18 век европейская пехота воевала шеренгами. Сходно разворачивалась русские в 16 веке под Казанью, отбивая атаки наскакивающей с поля татарской конницы. В две шеренги разворачивались казаки Ермака, ставя назад молодёжь-заряжающих.
Странно: основной приём охоты на крупного зверя — окружить, встать цепочкой, метать копья, раненого замученного окружённого зверя — добить. Рогатин здесь нет, на медведей угро-финны не охотятся — тотем, общий предок. Но лося-то завалить… «Славный последний удар». А здесь — тупо валят толпой-колонной по лыжне…
А, дошло! Они же и по лесу ходят так же!
Разные фазы охоты: сначала — быстрое выдвижение группой по одной тропе, потом — расстановка по номерам при загонной охоте или окружение уже остановленного зверя. Мы не останавливаемся, а преследования в шеренгах — у них в тактике нет. Загонщики идут по лесу цепью. Но не зимой на лыжах, в здешних лесах — это невозможно, и не с копьями, а с трещотками.
«Беременная клякса» вытянулась в «лохматую каплю»: кто-то остался на первой позиции, кто-то упал по дороге, кто-то отстаёт или возвращается. Но «головка» упорно лезет вперёд. «Могучие и ужасные унжамерен» рвутся перервать глотки этим «мерзким трусливым русским». Конечно — трусливым. Мы же убегаем! А что каждую секунду-две у них кто-то вскрикивает от нашего попадания… Новые и новые «ошмётки» отваливаются от «капли». Но она продолжает упорно лезть вперёд.
«Я бы никогда не стал убегать — даже для спасения — от самых страшных в мире разбойников…
Психологически подобные ситуации делят людей на два антагонистических типа: охотники и дичь. Даже если дичь кусается и царапается, это не означает, что она перестала быть дичью. Определение кто есть кто происходит в первые несколько секунд. Я предпочитаю не давать оппонентам даже умозрительных шансов заподозрить во мне „куропатку“.
Профессиональный боец боится выглядеть „куропаткой“. А я к этому стремлюсь. И мне это удаётся. Мои „оппоненты“ — охотники „с младых ногтей“. Они привыкли гонятся за „куропатками“.
Вперёд, придурки. По велению вашей души. Последний раз в вашей жизни.
9 часов утра, поле Бородинской битвы. Во время одной из яростных атак французов на флеши, восхищённый их бесстрашием, Багратион кричал „Браво! Браво! Как красиво идут“. Видя невозможность остановить их огнём трёх с лишнем сотен своих пушек, князь Пётр лично кинулся с гренадёрами навстречу неприятелю».
Я уже говорил, что я не Наполеон? Так я вам больше скажу: я и не князь Пётр. И мне плевать — как они идут. Моя цель — чтобы они вообще не ходили. И — не дышали. У меня тут племенная война на уничтожение, а не игры аристократов куртуазного века.
Багратион видел в наступающих французах — равных. Людей, воинов, храбрецов. В моём прицеле — тараканы со жвалами. Во! И ещё один. Прямо в лобешник. Не, не тапком — стрелкой.
Мы отходили «перекатами». Вид очередного убегающего русского возбуждал «унжамерен». Сотня! Героев! Против троих! Ленивых, глупых, трусливых… Убегающих! «Куропаток».
Они с воплями кидались догонять, получали «гостинцы» от двух других стрелков, вынужденно притормаживали, но шли дальше, снова вопили… Всё тише. А сзади, по их следу оставались убитые, раненые, перевязывающие, помогающие, поддерживающие, сопровождающие, примкнувшие…
Мы не давали им не только подойти на дистанцию мечного или копейного удара, или на дистанцию возможности окружения, но даже на расстояние навесного выстрела их луков. А лучников, когда видели — отстреливали.
Нам тут героизмов не надо, мы тут ассенизацией занимаемся. Вы мечтаете «славно погибнуть» при аварийном разлитии фекалий? Поэтому — минимизация рисков.
И тут мы сменили тактику — перестали убегать. Мои бойцы не пробежали мимо меня, а стали рядом. Меня начала смущать лёгкость наших колчанов — две трети стрел мы уже выпустили. Переходим к следующей стадии.
«Последний бой — он трудный самый».