Урбанизатор

Волки, куда лучше нас находили спрятавшихся, ещё живых и уже мёртвых, «унжамерен». Кто-то успел убежать под правый берег, где стеной у обрыва лежал снег, кто-то забрался в редкие намёты на самом льду. Бесцельно, как казалось, бродивший по снежной равнине «серый хозяин», вдруг зарывался в снег, через мгновения к нему кидались ещё 3–4 зверя. Рычали, выкидывали снег, схватывались между собой… Потом кто-то из них уволакивал в сторону человеческую руку или ногу. С какими-то волочащимися по снегу… ошмётками? Нитками? И жадно грыз на льду. Рыча и клацая зубами на каждого пробегавшего мимо сотоварища.

Я уже совсем замучился, уже собирался бросить всё это… занятие, как вдруг, с правого берега, смутно темнея на белом снегу в наступившей темноте, выкатилась коротенькая цепочка лыжников.

Был очень неприятный момент… Когда я, с перепугу, судорожно пытался найти в пустом колчане хоть одну стрелу. Но тут передний, здоровущий даже в темноте, крикнул знакомым голосом:

— Ты… эта… ну… Здрав будь. Воевода.

Могута. Уф-ф. Как-то даже и не холодно совсем стало.

Вынимать из моего главного охотника новости — занятие специфическое. Но — вытащил. Как при аборте — кусками.

Смысл простой: вскоре после моего ухода, к Кудыкиной горе вышли 6 воинов «унжамерен». Потыкались вокруг частокола, послушали ругательства на марийском, русском и эрзянском. Покидали издалека стрелы. Полезли на гору к вышке — их там ждали. Шуганули. Поскольку вышка работала — все подробности оперативной обстановки сразу становились всем известны. Такой вариант «войны он-лайн», только по оптическому телеграфу.

Через час прибежал Чарджи с гриднями и поубивал всех находников. Потом и Могута подтянулся. Чарджи велел ему посмотреть сожжённую вышку. На предмет возможных остатков вражеского отряда. Да глянуть, на всякий случай, вдоль Волги.

Забавно, но никаких желаний помочь своему господину и сюзерену в тяжком и опасном ратном труде — озвучено не было. В чём Могута, совершенно не стесняясь, и признался:

— Тебе помогать? А надо? Мы ж знаем, что ты их поубиваешь. Ну. Вона скока набил. А нам ты другое велел: посты держать, лес смотреть… А чо? Чёт… не?

Их безусловная вера в мою победоносность… радует, конечно. Но так же и поморозиться можно!

Ребята Могуты запалили «правильный» костёр в промоине на берегу, куда оттащили совершенно сомлевшего, замёрзшего Салмана. Сухан тоже, по моей команде, сразу расслабился и захрапел. Могута со своими подручными продолжили разделывать мороженные трупы и стаскивать барахло. А я подводил итоги.

У нас было 90 стрел. Мы их все выпустили. Примерно треть — вырезали и пустили повторно. Снова вырезали. С десяток гожих осталось. Остальные… или раненый её ломает, или её не вытащить, или в совершенно неприличное состояние приходит наконечники или оперения. Треть пущенных стрел попадают в кости. Хотя у меня наконечники стальные, кованные, но всё равно.

80 стрел — наши потери.

У противника… Судя по отрезанным ушам — 68 покойников. Странно, мне казалось — противников больше было. А, понял. Нескольких мы просто не нашли. Штук 5–6. С десятка полтора — успели уйти с поля до нашего с Суханом выхода им в тыл. Это, вероятно, те, кто успел получить серьёзные ранения в самом начале. И — «сопровождающие их лица». В тот момент все были полны энтузиазма, с лёгкими ранами — остались в строю.

Догонять? Нет сил, риски… Поздно, не будем. А вот послание надо отправить.

— Сухан, ты спишь?

Идиотский вопрос. Кажется, существует только один ответ: «Нет».

«Зомби» открывает один глаз и молча смотрит на меня.

— Нужен живой, сильный, безрукий пленник.

О! Кажется я своего зомбяку озаботил. Пленных после Салмана оставалось пятеро. Но трое уже… Из живых — один постарше, другой молодой. Оба, судя по одежде — не из простых. Паники в глазах нет ни у одного. Которого?

— Молодого. Руки сжечь. Особенно — пальцы.

Сухан перекатывает выбранный экземпляр на бок, втыкает его головой в снег, прижимая связанные за локти за спиной руки, впихивает кисти страдальца в огонь. Короткий взвизг. И — тишина. Прерываемая только треском огня и скрипом зубов.

«Белый индеец». Воин не должен показывать своего страха, своей боли. Нельзя дать врагу возможности лишний раз почувствовать своё превосходство.

Мне нравится такой обычай. Когда вопят, орут… давит на уши. Раздражает. Молчки — комфортнее. А о своём превосходстве… Я и так знаю. Зачем его чувствовать? Тем более — «лишний раз».

Могута приличный костерок построил. С горящими брёвнами под снеговой стеной. Жар огня отражается снегом, тепло — хоть раздевайся. Смолистая сосна хорошо горит, вот в её пламени и горят руки «унжамерен».

Сухан резко переворачивает парня от костра на спину, в снег. Волосы уже пыхнули, одежда на спине, рукава уже занялись.

Живой? — Живой.