Ури

Ури бегом кинулся к толпе, пробрался сквозь нее к троице приговоренных и занял свое место по правую руку от Иисуса. Он очень хотел заглянуть в его глаза и посмотреть, что чувствует человек перед смертью. Страх? Ужас? Раскаяние или безразличие? Иисус мельком взглянул на своего стражника, практически последнего своего спутника в этой жизни. Их взгляды встретились. У Иисуса было изможденное, но какое-то очень светлое лицо, голубые глубокие и полные печали глаза. В них Ури прочел безнадежность и сострадание. Но не к себе, нет! К окружающим его людям. И, как ни странно, это было настолько искренне и непохоже на сумасшествие, что этому человеку захотелось верить. Поговорить с ним. Узнать его мысли, что он говорил своим ученикам… Но было уже поздно. Лонгин возглавил это печальное шествие. Кто-то быстро надел Иисусу на шею табличку с надписью «Hic est Rex Judaeorum – Сей есть Царь Иудейский». Толпа одобрительно заржала. Печальная процессия направилась в сторону Голгофы. Внезапно какая-то женщина, не добежав до Иисуса, упала в обморок прямо на дороге. Ее подняли солдаты. «Говорят, это его мать» – кто-то указал пальцем на Иисуса. Несчастная женщина, что же приходится ей пережить! – ком подкатил к горлу Ури. Иисус совсем обессилел после страшных побоев. Он то и дело падал под тяжестью своего креста. Лонгин это заметил, прищурил свой слезящийся глаз, оглядел толпящихся вокруг зевак и выбрал мужчину покрепче. Жестом подозвав его, центурион приказал человеку взять его крест. К изумлению своих подчиненных и толпы, Иисуса отвязали от креста, и прохожий испуганно и безмолвно взвалил крест себе на плечо. Пока осужденные медленно двигались к Голгофе, толпа зевак плевала в сторону назаретянина, бросала в него каменья, выкрикивая обидные слова и издеваясь над ним, как над сумасшедшим. Ури то и дело отталкивал тупым концом копья самых наглых, и все время думал: как же так? Где же в них человечность и сострадание? Ведь он не сделал им ничего плохого? И тут же поймал себя на мысли о том, что сам же хотел участвовать в кровавой казни! Вот, пожалуйста, наслаждайся страданием человека! Скоро его распнут на кресте, и он будет долго и мучительно умирать! Что ты чувствуешь, Ури? Страх, ужас и жалость? А еще какое-то очень щемящее чувство в груди, которое он не мог описать, но которое было сильнее всего остального и буквально сжирало его душу. Нет, на это невозможно смотреть!

– Не раскисать! – это был голос Лонгина. Он приблизился вплотную к Ури – Смотреть во все глаза! Его сподвижники могут попытаться его освободить, возможно, и убить.

– Убить? За что? – Ури ничего не мог понять.

– Чтоб не мучился, – Лонгин ушел вперед.

Ури стал внимательнее смотреть на окружающих его зевак. И тут увидел, что один из них, небольшого роста, с взлохмаченной бородой и безумными глазами осторожно вытащил из-под одежды кривой разделочный нож. Ури резко перевернул копье острием вперед и кинулся на незнакомца. Однако, тот оказался проворнее и быстро исчез в толпе. Нет смысла гоняться за ним, а тем более, покидать свой пост. Вполне возможно, что он тут не один. Ури стал еще внимательнее вглядываться в каждого. Но больше эксцессов не было.

На месте казни все уже было готово. И кресты, и гвозди, и напиток, который должен был хоть немного ослабить боль казнимых. Все это так шокирующее подействовало на Ури, что остальное он помнил, как в тумане. Его с остальными солдатами поставили охранять место казни, чтобы к нему не подходили посторонние люди. Осужденных сначала раздели, а потом, под их оглушительные стоны, крики и проклятия прибили огромными гвоздями к кресту. Иисус только стонал, но не проронил ни слова. Кресты подняли вертикально. Ури не ожидал, что они будут не такими высокими, как ему представлялось. В принципе, высота их не превышала 3–3,5 метров. Так что, ноги казенных находились где-то в метре от земли. Солнце палило нещадно. Лонгин стоял рядом с Ури и внимательно наблюдал за казнью. Он долго и внимательно смотрел на Иисуса, как бы пытаясь понять: за что его казнят? Никогда еще не приходилось казнить царей. А тем более, иудейских. А как он вел себя на суде? Точно, как царь. Сколько в нем достоинства и чести! Какой же силой должен обладать человек, чтобы вынести такие мучения и принимать их молча, с таким взглядом, как будто бы он всех нас жалеет. Нет, он не злится и не обвиняет никого. Он прощает нам наше безумство. И, когда его распинали, он не издал ни одного крика, не орал и не проклинал своих палачей, а произнес только: «Отче! Прости их, ибо не знают, что делают!». И, почему-то в этот момент Лонгину показалось, что это действительно Сын Божий! Как странно…