Урманы Нарыма. Роман в двух книгах

Володя Рульмастер чувствовал, что старания его зря не пропадут: что-то же должен он вызнать, заметить! И стал примечать, что Хомячиха сделалась больно уж суетливой, в одно место нырнет, в другое, то в магазин, то на базу. А тут — еще интереснее: ходила Пея в аэропорт к Галине Хрисанфовне, узнавала, как сделать ей бронь на самолет через Новосибирск, Москву до Кишинева. Петровина об этом Володя не оповещал, боялся, что тот опять скажет: ну и чего ты нашел во всем этом криминального? Пея и раньше часто моталась в Молдавию, везла туда коробами разный редкий товар. На этих поездках она и обогащалась, ловкая спекулянтка. За билет с бронью Пея сулила дочке Хрисанфа Мефодьевича привезти с юга плетенку сухого вина.

Все это выведывал, примечал Володя Рульмастер, не зная толком конечно, для чего и зачем. Его охватил просто какой-то зуд. В нем распухало, пучилось любопытство, не давая ни спать, ни есть, он думал только о том, что Утюжный заходил к Пее-Хомячихе неспроста.

Однажды в субботу (а жаркий был день, солнечный) Пея так забегалась по тайникам вазовских складов, что забыла и про своего кабана. Тот издавал сперва стонущие, скулящие звуки, потом они стали перерастать в угрожающий храп, кабан свирепел, свирепел и так разошелся, что выбил в хлеву воротца, опрокинул, протопал по ним копытами и, гладкий, лощеный, белый, выкатился прямиком в цветущий ухоженный огород своей хозяйки. Сроду не видя такого простора, он ошалел от солнца и воздуха, обилие зелени возбудило в нем все инстинкты дикой свиньи, и давай он тут ворошить морковные, чесночные, луковичные, огуречные гряды, толок укроп и редьку, запахался в картошку — только взъерошенная щетина мелькала на его покатой хребтине между цветущей картофельной ботвы. Коротконогий, тяжелый, он по брюхо тонул во взрыхленной черноземной земле, превращаясь постепенно из белого, чистого животного в пятнистое, грязное чучело. Кабан бы, наверное, вылез, пошел бы чесать вдоль по кудринским улицам, но заплот у Пеи был плотный, крепкий, и просунуть кабану рыло было попросту некуда.

Кабан делал свое разрушительное дело в прибранном огороде своей хозяйки, когда та наконец появилась с полными сумками. Она уронила возле крыльца поклажу, хотела, наверно, так и бросить ее, но все же открыла замок, внесла покупки в сени, затем выскочила в огород с ахами, воплями:

— Оюшки! Аюшки! Да что он, нечистая сила, тут у меня понаделал! Пошел, проклятущий! Пошел во хлев!

Вот это-то чудо-диво и узрел Володя Рульмастер. Он тут же, оставив валяться велосипед, вспорхнул воробышком на заплот, умостился там на прожилине-перекладине и стал тоже кричать на кабана, показывать пальцами, подсказывать, как лучше Пелагее Мартыновне захомутать супостата. Та старалась завернуть кабана к хлеву, но настырная животина, обретшая вдруг такую свободу, не желала идти в заточение. Всхрапывая и брызжа пеной, кабан рыскал по огороду, как танк, утюжил гряды и борозды. Он дико визжал, когда попадал на задах огорода в густую крапиву. Володя Рульмастер кричал:

— Не загоняйте свинью в крапиву! Она туда не пойдет!

Володе нравилось и сидеть на заплотине, и покрикивать, и вообще наблюдать эту потешную сцену.

Пея уже из сил выбилась. Ее босые костлявые ноги (обутки слетели от беготни по ботве), перепачканные землей, сумеречно мелькали в зеленых поломанных стеблях. Теперь она выкрикивала какие-то нечленораздельные восклицания, махала руками, как полоумная, всхлипывала, точно ее одолевала простуда, насморк. Кабан то останавливался, косясь налитыми кровью глазами, то пускался опять носиться со всхрапом, мотая одуревшей башкой. Уши его лоскутами болтались по сторонам.

И тогда Пея-Хомячиха упала среди огорода на колени и взмолилась:

— Лю-юди! Да помогите же!..

Рульмастер не шелохнулся. Он просто не чувствовал в себе силы вступить в единоборство с рассвирепевшим зверем (а вдруг — набросится!). Бывали же случаи — зашибали кабаны насмерть и не таких мужичков! Но Володя в то же время шарил глазами — не идет ли кто поблизости помогутнее? И богатырь появился: шел, стуча батожком, дед Митрий Крымов. Он тоже увидел через заплот картину и протянул густым басом:

— Мать пресвятая богородица! Так что же это опять получается? Наряди свинью в серьги, а она — в навоз! Экое чудище!

— Помочь надо ей, — сказал Володя Рульмастер.

— А ты чего воробьем тут набух? И помогал бы!

— Не имею я сил-возможностей справиться с бешеным вепрем!

— Да то разве вепрь? Подложенный! Однако пойду помогу. Замечено мудрыми: свинья навстречу — к счастью!

Кабан стоял среди огорода загнанный. Рыло его было в пене, и он весь от чего-то вздрагивал. Крымов шел на него, загребая ногами ботву. Кабан подпустил его, а когда Крымов схватил свинью за грязную заднюю ногу, стал вырываться изо всех своих сил, свалился набок, перекувыркнулся на спину, визжал до сверлящего зуда в ушах, а Пея, схоронившись за спиной Митрия, кудахтала растрепанной курицей:

— Голубчик, ты ногу ему не вывихни! Бьется-то как — будто нож ему к горлу подставили!..