Уроборос

– Табу. Нельзя. В состоянии аффекта человек и в одиночестве очень на многое способен, а уж в толпе у него любые тормоза отказывают. Однако состояние аффекта проходит, а память и осознание содеянного остается. И тогда наступает жуть и ужас – в лучшем случае, а в худшем – тишина и замалчивание произошедшего, самооправдание и прочее в этом роде, словно не было ничего такого. Последнее – самое страшное. Рубикон перейден, значит, и до повторения недолго, дай только появиться подозрению. Все равно, кого будут подозревать – такого же жителя станции или пришлого чужака, а может, путешественника, бросившего косой взгляд. Доказательств суд Линча не требует – только обвинений, горлопанства и прочих эмоций, – Кай рассказывал и объяснял подробно, спокойно, даже отстраненно, в процессе осматривая все вокруг и само тело. Парень понимал, что сталкер его именно заговаривает, отвлекает мысли от убитой Марии на ужасающий случай с некрофилом, произошедший не с ним и не на Нагатинской, а давно, на некой безымянной станции московского метрополитена. Но все равно Симонов испытывал благодарность к Каю. Нельзя было Владу сейчас думать о произошедшем убийстве и не стоило лишний раз смотреть на Марию.

– Почему не нужно доказательств? – спросил он, цепляясь за слова и вопросы, словно за руку Кая, вытягивающего из ямы.

– Суд Линча опирается на состояние аффекта, а оно сугубо эмоциональное и места для мыслей не оставляет. Логика всегда идет вразрез с эмоциями, подавляет их, остужает горячие головы. Она, как вода для костра, – губительна.

– Потому ты и настаиваешь на первичности рассуждений?

– Именно так, – кивнул Кай. – Эмоции, вне всяких сомнений, важны. Без них человек – не человек. Но без постоянной оценки своих и чужих действий он тоже мало отличается от животного или твари. Чистые эмоции – это инстинкты. Разум преобразует заботу о потомстве во внимание к детям, в том числе и чужим, уход за ними, обучение и прочее; половое влечение и желание размножиться – в любовь по взаимному согласию; агрессию – в защиту; стайность – в общество и так далее.

– И как ты поступил? – спросил Симонов и уточнил: – С этим некрофилом?

– Пустил ему пулю в лоб. Ты даже не представляешь, сколько нашлось недовольных моим поступком. Страсти ведь уже бурлили нешуточные, люди готовы были кинуться убивать из лучших (как им в тот момент казалось) побуждений, а тут их вот так вот внезапно обломали. В результате особо горячие двинулись, чтобы хотя бы попинать тело, да только кто бы им дал.

– И что их остановило? – снова спросил Влад, наблюдая за тем, как методично его наставник обшаривает все кругом. Сейчас следовало спрашивать и слушать, мотать на ус, загружать мозг новой информацией – только не думать о Марии.

– Автоматная очередь в свод станции и посыпавшиеся оттуда ошметки копоти пополам с побелкой и штукатуркой. Администрация там не просто так сидела и в носу ковырялась. В общем, разрулили. Но я больше подобных косяков в своей работе не допускал, четко уяснил: халтурить нельзя. Нужно делать с начала и до самого конца, а не перекладывать собственные обязанности на других, – и, помолчав немного, высматривая что-то на полу, добавил: – Именно потому ты хорошо подумай, стоит ли со мной и в дальнейшем ходить по одному туннелю: после того, как мы тварь с ее выкормышем изничтожим, убийство раскроем и до Фрунзенской твоей дойдем. Если останешься со мной, то я не дам тебя в обиду и всему научу, но легко не будет, часть необходимостей ляжет и на твои плечи. Не удастся остаться чистым, а такие, как Винт, станут шипеть и плевать вслед.

Парень вздрогнул. Так и подмывало узнать, зачем Кай сказал это – для отвлечения и переключения внимания? Неужели действительно готов взять Влада не в вынужденные напарники, а в постоянные?! Однако стало совсем не до этого, когда сталкер сухо, резко и четко проговорил:

– Есть.

Влад чуть не подпрыгнул на месте.

– Подойди, – приказал его спутник так, что ослушаться его не представлялось возможным.

Симонов приблизился, и ему тотчас вручили фонарь.

– Смотри, вот и орудие убийства.

– Я думал, она сама упала, – ляпнул Влад, хотя уже видел перепачканный в крови камень, который Кай, достав из кармана полиэтиленовый пакет, аккуратно упаковал.

– Ага… несомненно, – усмехнулся сталкер. – Сама упала, раскроила череп… тоже сама, затем встала, отошла, оставив булыжник здесь, и легла, выбрав позу поживописнее. Ах, да, еще и переобулась, – Кай указал на место рядом. Влад посветил фонарем. Там, наверное, что-то разлили. В обычной туннельной грязи стал заметен засохший след сапога очень большого размера.

Кай поставил рядом свою стопу, та оказалась меньше приблизительно на полтора сантиметра, попросил Влада сделать то же самое – длина его ступни уступала на целых три.

– Итак, мы знаем следующее, – подытожил Кай, – предположительный убийца у нас большеног, где-то сорок седьмой размер, если навскидку. Ну и у кого такой на Нагатинской?

Симонов честно попытался вспомнить, но не смог. Величина стопы была последней мелочью, на которую он обратил бы внимание.