А ведь всего этого могло не быть! Ни великого экономического чуда Тартарии, ни народного благоденствия, которому теперь завидовал весь мир. Тартарцы могли и дальше влачить жалкое существование на обочине мира, принимая свою нищету, как должное, как дар от Бога, нечто неизменное, посланное свыше, — испытание для души и тела, которое надо принимать со смирением и покорностью, копошиться на задворках цивилизации, довольствуясь жалкими подачками с её барского стола, взирать с нескрываемыми завистью и вожделением на процессы экономического роста в странах Запада, Востока и Юга, на социальные преобразования, улучшающие качество жизни народов, — всех, кроме твоего, — и осознавать, что по какой-то неведомой, почти инфернальной причине, ты не в состоянии повлиять на это — ни на выбор правительства, чтобы к власти приходили достойные люди, честные и умные, реально пекущиеся о благе народа, а не о собственной выгоде, способные вытащить страну из вечного кризиса и привести её к благоденствию, ни на собственную судьбу, чтобы по-настоящему почувствовать себя гражданином мира, свободным от беспросветного рабского труда ради пропитания. Но ведь этого всего не случилось! И каждый тартарец, от мала до велика, знал, почему не случилось и кого надо благодарить за это — Дмитрия Дмитриевича Дорогина! И он тоже знал это, но старался об этом не думать, чтобы гордость за самого себя не разорвала его изнутри. Лишь иногда ДДД позволял себе вспомнить то, как он, подобно кормчему, когда-то сделал правильный выбор, надавил на руль и направил корабль под названием Тартария в новое русло, то есть не в новое, а в то, из которого страна когда-то была насильственно исторгнута — в русло родноверия. Когда Дорогин принял для себя решение, в каком направлении дальше двигаться, остаться ли государству в лоне христианства, православного вероисповедания или же вернуться к забытой вере предков? До того, как состоялась историческая битва титанов — патриарха Доримедонта и волхва Радомира — или после неё? Главный Визионер не знал ответа на этот вопрос. Иногда ему казалось, что решение он принял сразу после окончания той первой встречи с волхвом, когда тот представил свою презентацию, вкратце рассказал о старых тартарских богах и потом долго кочевряжился, отказываясь молиться о поимке злоумышленников, подбросивших горелые спички на инаугурации. И дело не в том, что Радомир сразу приглянулся Дорогину, как человек, хоть и выглядел внешне, несомненно, выигрышно рядом с обрюзгшим, облысевшим и зажравшимся во всех смыслах Доримедонтом, а самой сути вопроса, вдруг взметнувшейся ярким всполохом над беспросветной реальностью — старая вера предков, — несправедливо притесняемая, гнобимая и старательно вытравливаемая из сознания народа на протяжении веков, — взывала к справедливости, требовала суда над узурпатором и захватчиком и возвращения ей незаконно отнятых территорий, которыми она владела с незапамятных времён, с глубокой древности, не записанной в книгах, потому что тогда их ещё не существовало. ДДД не мог не почувствовать, не услышать сердцем этого истошного зова, — и, конечно же, весь его организм, как единое целое, уже тогда принял решение, — но разум гордо возвышался и говорил, что ещё ничего не решено, что именно ему предстоит всё решить, а не каким-то там чувствам, эмоциям и так далее. Разум ждал, ему хотелось проанализировать всё увиденное и услышанное на предстоящей баталии, обдумать хорошенько все за и против, и только после этого принять решение, которое, несомненно, изменит судьбу миллионов, повлияет на жизнь целой страны, если не всей цивилизации и, что уж точно, войдёт в историю человечества.
А ведь как буднично, без пафоса и помпы, всё это произошло! Словно обычная плановая презентация очередных чиканутиков состоялась. Пустой зрительный зал: никого, кроме Дмитрия Дмитриевича в кожаном кресле, в этот день особенно сильно пахнущем молодым теленком, пресс-секретаря Водова недалеко за спиной, дышащего ровно, но всё же с чуть заметным напряжением, пустая сцена, на которую должны в строго отведённое время выйти главные представители двух противоборствующих вероисповеданий, — старого и ныне действующего, — православия, пришедшего некогда из чужой страны и культуры, взращённого и выпестованного в инородной среде, завладевшего умами и сердцами тартарцев, которые почему-то признали, что до этого верили в неправильных богов, а значит и жили как-то неправильно, — и родноверия, — вероисповедания предков, населявших территорию Тартарии испокон веку, которые отреклись от своей исконной веры, признав, что чужая является более истинной, правильной и подходящей, — вдруг восставшего из тьмы веков, из праха и пепла, в которые было низвергнуто, бросившего вызов вере, укоренившейся в умах и памяти поколений, чувствующей себя в Тартарии, как дома, — старая вера жаждала справедливого отмщения, хотела низвергнуть врага и узурпатора и снова занять подобающее ей место в жизни тартарцев.