Урочище Пустыня

— Какие мамы? На каких самолетах? Они что — с ума там все п-п-посходили? — бормотал Барон себе под нос, когда мы возвращались в сторожку. Кажется, он один не поверил Декстеру. Однако своими сомнениями ни с кем делиться не стал. Ведь командир должен излучать уверенность и думать о том, как лучше выполнить приказ командования.

Дальше началось самое интересное — практические занятия. Запускать ракету мне понравилось: она с шипением возносилась в ночное небо и рассыпалась на три разноцветных мерцающих цветка, которые вскоре гасли в темноте. У меня и Барона это получилось с первого раза. Зато Пионер с придурками пуляли куда попало и однажды чуть не подстрелили Декстера. Взбешенный герр офицер попинал их ногами, надавал по мордасам, потом еще раз подробно объяснил, как нужно держать ракетницу, за что дергать и куда направлять. Вскоре и у них стало получаться.

На этом обучение закончилось. Каждому из нас выдали сидор — красноармейский вещь-мешок с четырьмя ракетницами и сухим пайком немецкого парашютиста, напичканным всякой всячиной. Там были мясные и рыбные консервы, бульон «Maggi» в кубиках, упаковка сыра, маршгетранк — сухой лимонад, какая-то штука вместо сахара и главное наше богатство — шоколадный батончик. Особый восторг вызвала специальная чудо-резинка, которую можно было долго-долго жевать.

С нее мы и начали наше знакомство со специальным рационом. Больше всего жвачка понравилась придуркам — они лезли пальцами в рот, вытягивали ее в тягучую клейкую нить, потом совали обратно и почти непрерывно смеялись. Пионер начал лопать сардины, закусывая их шоколадом. Я тоже кинулся пробовать все и сразу, отчего у меня тут же заболел живот. Сдержанность проявил только Барон. Он внимательно осмотрел содержимое вещь-мешка и, ни к кому не обращаясь, спросил: а почему нам не выдали парашюты? Я понял, что он не просто так интересуется, а как настоящий командир десанта хочет все заранее предусмотреть.

К огорчению Барона парашютами нас так и не снабдили. А из оружия был только шмайсер Пионера, которым нельзя было испугать даже ворону. Но мы-то знали, что простая ракетница в опытных руках может быть страшнее пистолета. Все мы видели, как переполошился Декстер, когда над его головой просвистел огненный хвост ракеты…

Нас подняли рано утром. Мы позавтракали консервами из сидора и отправились в путь — сначала на машине с открытым верхом, потом пешком. Декстер завел нас в какую-то глухомань и почти шепотом сказал:

— Дальше идти сами. Стрелять, когда совсем темно и полетит самолеты. Все понимайт?

— Яволь! — громко ответил за всех Пионер и тут же получил затрещину.

— Быть тихо, соблюдать маскировка, — прошипел герр офицер. — Пускать ракета только по мост…

— Яволь, — прошептал Пионер и втянул голову в плечи.

Я понял, почему он отвечает за всех — ему до смерти хотелось быть главным диверсантом. Барон, чтобы показать, кто тут настоящий командир, спросил Декстера:

— П-почему мы должны стрелять только по м-мосту?

— Туда приземлится на самолет ваш муттер. Прямо на мост…

— Яволь, — опять подал голос Пионер.

— А теперь вперед, в тот березовый куст, — Декстер показал рукой в направлении рощицы, которая выступала из леса. Недалеко от нее был железнодорожный мост через Ловать. — Ауфидерзеен, киндер.

И герр офицер исчез. А мы пошли по опушке леса к соседней рощице. Чем ближе мы подходили к ней, тем больше я волновался. Когда я вижу березку — то сразу начинаю думать о Насте. Чтобы не думать о Насте, нужно, чтобы на земле не осталось ни одной березки. Но даже после этого я все равно буду думать о Насте. Березки тут уже не причем…

Мне стало так грустно, что я даже забыл поесть — у меня в сидоре еще что-то оставалось, кажется, кнакеброт и бульонные кубики. Этими кубиками я хотел угостить маму. Или кто там прилетит вместо нее. Я верил и не верил, что такое возможно. Верил, потому что так и должно быть. Не верил, потому что Декстер никогда не скажет правду, что бы он ни говорил. Я был уверен, что герр офицер злой человек. Злой и холодный, как льдышка, упавшая за шиворот.

Незаметно я задремал. Мне снилась Настя. Она что-то говорила мне — много, взахлеб, почти не переставая. Во сне она была ужасной болтушкой и мне это нравилось. Она говорила, что должна внимательно следить за своим дыханием, чтобы не забыть, как дышать. Обязательно делать вдох. А потом выдох. Ведь если она забудет сделать это, то попросту умрет. А ей не хочется умирать…

Проснулся я когда уже смеркалось. Со стороны моста доносился шум моторов и лязг гусениц. Танки! Эти стальные чудовища с торчащими из башен хоботами я раньше видел только на картинке — они совсем не были похожи на стоптанные тапки, которыми мы играли в войнушку. Отовсюду к переправе шли, бежали, ехали, понуро плелись люди в красноармейской форме и гражданской одежде, раздавались какие-то команды, крики, возгласы, ржание лошадей.

Когда стало совсем темно послышался нарастающий гул.

— Это наши мамы, — засуетились придурки и стали обшаривать свои вещь-мешки в поисках ракетниц.

— П-подождите, рано, — сказал Барон. — Они еще далеко…