Урод (СИ)

— Семейная, — смешок прошел по компании. — Что ты называешь семьей? Себя, таскающегося по проституткам? Или ее, болтающуюся днями со светскими львицами от скуки?

— А у меня свое понятие семьи. Это просто два человека, которым некуда идти, и они сбиваются в стайки, чтобы общество их не заклевало. Затем потомство, кабала все больше пускает в них корни, и в итоге это среднестатистическая несчастная ячейка общества с борщом на ужин, пакетом мусора у порога с утра и со скрежетом зубов разделенным бюджетом.

— И зачем тогда тебе сбиваться в эти стайки? Мне кажется, что ты обществу ничего не должен. Похоже, кто-то перепил, — хмыкнул Туманов.

— А ты на кой черт с Риммкой играешь в этой дешевой сценке? Как будто мы не видели тебя в одном полотенце (а то и без) со всякими Сильвами, Марианнами и Эльвирами.

Алекс не чувствовал себя пьяным. Даже захмелевшим. Он сам не знал, откуда, из какой дырки стала сочиться эта спесь, в каком месте его крепкую бочку пофигизма прорвало. Но хлестало так, что грозило потопить и его самого.

— Ты напоминаешь Печкина. И злой ты такой потому, что некому тебя на велосипеде прокатить. На велосипеде любви.

Со стороны Алекса раздался громкий смех, словно бы смеялся человек, шагающий по стеклу. Больно. Слишком громко. Резко. Неправдоподобно. От такого смеха даже мертвым креветкам в их салатах отчаянно захотелось повеситься.

— Папаша мой тоже вечно катался на разных великах: и двухколесных, и трех, и вообще без колес. А мать вечно закидывалась мартини и обсуждала с подругами своих новых любовников. Накачанный Лукас — стриптизер, или его друг Марио — вообще какой-то хлыщ по вызову, — язык Алекса танцевал сам с собой, не поспевая за дирижером — мозгом, а тот кричал ему, чтобы он остановился. — Деньги — это как игрушки из секс-шопа: они не заменяют реальные чувства, а лишь имитируют их жалким образом.

— Эй, успокойся, — прошептал Туманов и накрыл очередной стакан чего-то мутно-коричневого и, очевидно, отдающего высоким градусом ладонью.

— Да я могу на любом прокатиться! Вот смотри!

Стул с протестующим кряхтеньем отъехал от стола, вопя от досады, что даже с ним, таким дорогим и даже сделанным из редкого вида дерева, могу обращаться подобным образом. Никакого уважения.

Однако стул стал лишь первой жертвой в этой цепочке вырвавшихся наружу и сметающих все на своем пути эмоций. Может же он хоть раз в жизни не прятаться, а плюнуть этому миру в лицо? В его лживое, лицемерное, грязное лицо.

— Что вы делаете?! — испуганно воскликнула официантка, когда Алекс схватил ее за руку и папка меню упала на пол.

— Прокатишь меня? Сколько стоит поездка любви конкретно у тебя? Видите, — заорал на весь ресторан он, обращаясь к друзьям, — я могу купить любую! И тебя тоже! — дернул спинку стула, сидящей рядом девушки — посетительницы ресторана. — И тебя! — ткнул пальцем куда-то в пространство, словно указывая сразу на всех.

Туманов подоспел к другу как раз в тот момент, когда рука администратора дрогнула и потянулась к телефону. В местах повышенного скопления высокопоставленных шишек и детишек золотых родителей было непринято улаживать конфликты законно. Клиент, какой бы мразью он не был, всегда оставался прав. Деньги могут стереть отпечатки пальцев, отмыть кровь с одежды, заткнуть уши и завязать лентой глаза. Деньги — вот он, истинный венец творения.

— Алекс, остынь. Выскажешь все претензии на семейном ужине. А сейчас, — тихо увещевал он, — отпусти руку девушки.

— Претензии сдохли вместе с маленьким мальчиком. Там им место, — огрызнулся он и зашагал к выходу.

Тихая утонченная музыка стихла, резко покончив с собой, когда тяжелая дверь ресторана захлопнулась за мужчиной.

***

... с вами разговаривать – что брести по лабиринту, лишённому выхода.

Жозе Сарамаго «Перебои в смерти»

Весна, исполняя роль дирижера, наполняла очередное утомительное утро среды звучными напевами летних мотивов. В воздухе висели капельки разноцветного дождя, которые видны лишь тем, кто хочет их увидеть. Элина хотела.

Она медленно кружилась по палате Валентины Игоревны, сделав весь окружающий мир своим партнером по танцу. И если не наступать ему на пальцы умышленно, можно сорвать кубок, не будучи профессиональным танцором.

Элина знала это правило жизни: люби ее — и у нее не останется другого выбора, кроме как полюбить тебя в ответ.

— Милая, какой чудесный сегодня день, — всплеснула руками пожилая женщина. — Ты светишься изнутри.

— Сама не знаю, в чем причина. Но сегодняшнее утро первое, когда я вышла из дома с тяжелым чувством тоски по нему. По мужу, — удивленно добавила она.

Последние дни, словно бросая вызов жесткой, заматерелой системе ее жизни, выдались насыщенными, в лучших традициях Сальвадора Дали. Яркие краски, брызги акварели, хаотичные, но всегда предельно точные мазки гуаши. Радость от встречи нового дня растекалась по ворсу тонкой кисти, чтобы в итоге закончить картину этого прелестного дня. Ее красное солнце раскрыло свои лепестки.