Урод (СИ)

— Он отобрал у меня мать. Я отниму у него всех его шлюх, все его деньги — всю его жизнь.

Шины заскрипели под натиском большой скорости — и джип вынесло на шоссе. Попугает прохожих. Ведь выдался такой хороший день.

***

Священник может совершить обряд, но это еще не значит, что состоялся брак. Душою я не твой.

Томас Харди «Вдали от обезумевшей толпы»

Гудки прибывающих и отходящих судов, удушливый запах копоти и жара, что несется лавиной по оголенной коже рук матросов. Окленд. Пот обычного работяги промачивает майку насквозь, солнце жалит георгиновыми лучами все сильнее.

Аромат свободы, стиснутый тисками общественных устоев, медленно, но верно поглощался запахом гниения, что исходит от человеческой души. Души высшего общества.

Элина резко распахнула веки, и мир не потрудился встретить ее дружелюбно. Он нагло поплыл перед глазами пятнами и заструился в голове туманом.

— Ох уж это чтение на ночь глядя, — пробормотала она, выключая ночник и спуская ноги с кресла — прямиком в уютные тапочки.

История Мартина Идена закончилась. Закладка бережно уложена на полку в ожидании новых героев с их перипетиями судьбы, их глупостью и надменностью, их заплесневелыми взглядами на жизнь. С их комедиями и трагедиями.

Посмотрев на часы и поняв, что скоро муж вернется домой, она поплелась на кухню — выполнять, как многие думали, предписанную самим творцом женскую работу. К чему весь этот технический прогресс, роботы и машины? Если рабство до сих здесь, в головах людей. И женщина стоит дешевле той же посудомойки.

Мартин Иден мертв. Его любовь к Руфь Морз тоже. Асфиксия, как бы сказал судмедэксперт. Их «любовь» с Мишей тоже ждала асфиксия и кровоизлияние в мозг, уж больно долго эта старая кляча тащит свои отбитые ноги.

— Ты скоро? Ставить чайник? — набрала мужа. Не любит он, когда его у порога не ждут тапки, а на столе чай. Если есть жена, прислуга не нужна. — Я помню, что ты просил на ужин. Все готово. Жду тебя.

Элина со вздохом убрала телефон в карман домашних штанов и оглядела кухню. Никогда она не заканчивала разговор словами «Целую», «Люблю тебя», «Приезжай скорее». Всегда хотелось умолять его задержаться, пробыть на работе дольше, целовать любовницу больше, только бы не страдать от того, что в щеку тебя небрежно целует чужой человек, рассыпается в холодных комплиментах твоему горячему жаркому и, делая одолжение, благодарит за теплый чай. Печать в паспорте не сделала их родными. Она сделала их вынужденными заключенными. И даже тюрьму строить не пришлось — квартиру подарили родители.

Мартин Иден не позволял себе падать на протяжении целой кучи страниц. И она верила в него. Верила, что этот самородок, эта бабочка из кокона сможет расправить крылья, но и он тоже упал. Сдался под гнетом дурных капризов общества, его настойчивого жужжания в ухо о том, как должно быть и как делать не стоит. Каждый проходимец, глупец и просто моральный разложенец, не читавший ни одной стоящей книги в жизни, с охотой скажет тебе, кем ты должен быть.

Их с Мишей брак был ни чем иным, как заказом общества. Дурнушка по воле случая Элина и комплексы, свившие вокруг ее головы свой колючий венок насмешек, стали лучшими друзьями. А Миша просто подобрал их и решил, что этого хватит. Бросил у себя в прихожей и разрешил пользоваться в доме всем, кроме его сердца и души. Их он приберег для лучшей женщины.

— Вот бы все переиграть. Лучше быть одиноким в четырех стенах, чем тяготиться одиночеством с человеком, который преумножает эти стены одним только своим присутствием, — размышляла вслух девушка, снова вернувшись в кресло.

Она любила это кресло. В нем она проводила свое свободное от мужа и каторжной жизни замужней женщины время с томиком Войнич и болезненными порывами категоричной молодости Артура Овода, с жизненной прозой Прилепина или почти погружалась в транс с Вирджинией Вулф, замечая вдалеке уснувшего сознания маяк. Это кресло стало проводником в иной мир — мир литературы и проникновенного искусства.

Ключ в дверном замке повернулся, захлопывая дверь в мир чарующих литературных героев, их счастья и глупых смертей и открывая дверь в душную кухню с котлетами и макаронами, кетчупом в холодильнике и миской, полной презрительности мужа, всегда подающейся свежей и горячей.

— Лина, я дома, — эхо разнесло этот приказ к услужению в каждый угол их небольшой квартирки.

Все мы мечтаем нажать невидимую комбинацию клавиш в этой огромной операционной системе жизни: никогда не вступать в брак, не доверять свою судьбу искусным лжецам, не входить в одну и ту же реку дважды, трижды… бесконечное количество раз. Но жизнь — это билет в один конец. И либо распахивай крылья и лети, либо разбивай голову об асфальт.

— Привет. Как дела на работе? — заученный диалог в их сценке под названием «Семейный ужин».

— Все хорошо.