Урод (СИ)

— Ну ты и дуся, Эля. Прости, но мне хочется назвать тебя по-другому. Однако я не твой скотина-муж, я не буду этого делать. Заварю нам чая.

Женя ретировалась на кухню, чтобы остыть. Ее тоже трясло. Апатия Элины и какое-то нечеловеческое желание быть униженной выбивали почву из-под ее ног. Ну зачем терпеть измены?! А у них даже детей нет! Даже если бы и были, нет такого повода, чтобы не любить себя. Она вздохнула. Как известно, себя надо любить. А женщина, согласившаяся терпеть измены, априори себя не любит. Может, и к черту этих баб (а иначе и не назовешь людей без самоуважения), пусть сами вычищают выгребную яму своей жизни?

Но ведь это Эля. Ее лучшая подруга. Как бы она не была готова плевать на других, а смотреть, как лучшая подруга пилит горло своей судьбе тупой пилкой, она не будет!

— Эля-я! Держи свой чай. Мне надо сбегать в магазин, иначе из нашего холодильника даже мышь сбежит, — улыбнулась Женя, — с веревкой на шее. Ей станет стыдно вешаться в настолько пустом холодильнике. Ты не натворишь тут ничего без меня?

— Беги спокойно. Мы с мышью будем ждать тебя здесь. Только я без веревки на шее, — слабо улыбнулась Элина, но ее улыбка была похожа на тщетную попытку завядшего цветка поднять головку.

— Очень надеюсь на это. Я скоро!

Подруга чмокнула Элину в щеку и убежала. Элина дотронулась до щеки. Самый искренний поцелуй в ее жизни, когда за ее спиной не громоздились горы лжи и грязного белья (причем, в прямом смысле — белья Мишиных любовниц). Мужчины так целовать не умеют. По крайней мере, те, которые ей встречались.

Правда, почему он не бросил ее, когда у него появилась любовница? Чашка чая душевно согревала ее ладони, на которых сейчас проступали все костяшки. Мы всегда бежим к крепкому горячему чаю, когда нас снова предают, снова окунают в грязь, стаптывают на нас ботинки своего лицемерия. Чай, как и подушка, все выслушает и сохранит навеки в тайне.

Любовница… Почему женщины соглашаются стать второсортным мусором в жизни женатого мужчины? Этаким мусорным мешком, который все стоит у порога, стоит, а потом его все равно выкидывают. Любая грязная интрижка длится ровно столько, сколько нужно мусору, чтобы стухнуть. И в итоге все несчастны: каждый задохнулся от смердящей вони. А как хорошо устроились эти гады! Одних женщин держат в качестве прислуги в официальном статусе, других — в качестве мимолетных десертов. Потребители! Элина не могла иначе относиться к любовницам. Ей было жаль этих женщин еще больше, чем бесхребетную себя. Ведь они вылизывают стол после трапезы мужчины с его женой, догрызают косточки несъеденной ими любви, вылакивают из бокалов недопитую ими страсть. Любовницы — лишь жалкие падальщики. Быть любовницей еще хуже, чем женой.

И почему у мужчины не может быть любимой женщины? Просто любимой женщины. Не жены. Они к этому слову с юношеских лет относятся как к синониму слов «раб», «крепостная», «невольница». Не любовницы. Данное слово может вызывать только ассоциации «урны», «унитазного слива», «грязи». И только любимая женщина получает сполна уважения и любви, свободы и равенства. И не получает ножей в спину. На спине любимой женщины мужчина никогда не нарисует мишень. А на спине жены можно. Бесплатный тир с живыми жертвами. Или иначе говоря — брак.

Пучина мыслей дыбилась волнами, пенилась яростью и взрывалась тоннами мутной воды. Такой сейчас была ее душа. Элина прижала ноги к себе сильнее, чтобы согреться. Чай начал остывать, пока она размышляла на глобальные темы любви и брака. Все же некоторые институты общества рухнули без следа. Или их никогда не было? Люди никогда не умели любить других людей. Только сжигать на кострах, топить в реках, стрелять в голову, пускать стрелы в сердце. Мы родились с жестокостью в крови, с агрессией, прописанной в генах, с жаждой предавать, закодированной в мозгу. И вся эта гадость ждет всего лишь щелчка, который ее активирует.

— Элечка, как ты? Помоги мне, пожалуйста! — крикнула Женя, открывая входную дверь.

Расплескав на себя чай, Элина выбежала в коридор. Что случилось?!

— Женя, что это? — Она почти онемела. — Что с ним?

На руках подруги брыкался и жалобно мяукал тот самый малыш, которого она поила молоком и подкармливала, заходя в гости к Жене. Только выглядел он не так, как раньше. Котенок был грязным, дрожащим, чихающим и с глазиком, заплывшим гноем.

— Смотри, мелкий, это Эля, — Женя поднесла котенка к Элине.

Котенок громко замяукал и протянул крохотные лапки к девушке. Сердце Элины сжалось, застыло, замерло. Она взяла его к себе, а он, малютка, прижался к ней и мяукал.

— О чем он говорит, Женя? — теряющимся в дрожи и всхлипах спросила Элина.

— Просит не гнать его, Эля. У него, как и у тебя, нет дома. И он, как и ты, очень хочет его обрести.

По щекам Элины заструились слезы, пока она прижимала этот грязный комочек, полный желания жить, к себе. Не так важно, кто ты: человек или котенок — каждый хочет жить, и каждый имеет на это право.

— Нет… я… не могу его взять… Мне же некуда, Женя…