Урод (СИ)

Пару минут прошли в молчании, что усердно мылило веревку для шеи Алекса. А может, и для шеи Дмитрия тоже. Никто не знает, кто падет первой жертвой предательства: предавший или преданный.

— Есть одна загвоздка, — выговорил Туманов и, согнувшись ближе к Алексу, продолжил: — Я боюсь, что ребенок может быть не моим.

— А чьим еще? — со лба Алекса только холодными каплями не струился пот; он уже видел кровавую драку в стенах этого спортзала.

— Да кто знает, — пожал плечами Дмитрий и откинулся на спинку стула. — Но скоро узнаю. У нее срок пока меньше двенадцати недель.

— Можно установить отцовство до рождения ребенка?

— Санчес, ну конечно. За бабки можно хоть самому родить. Но пока не хочется, — рассмеялся друг, но эти смешинки аллергической пыльцой залетали Алексу в нос, и хотелось чихать. — Говорят, это опасно и очень дорого. Ничего, все потерпят: и моя карта, и Риммка, и плод.

— Ребенок, — неосознанно поправил его Алекс.

— Нет же, плод. Когда на сто процентов буду уверен, что это мое — станет ребенком. А пока плод.

— Думал, что будешь делать, если окажется не твоим?

Глаза Туманова алчно сверкнули, даже в свете дня наводя панику на смотрящего в них.

— Убью. И ее, и плод, и того, кто не удержал свои причиндалы, стоило мне отвернуться на минуту.

***

Не злой вы человек, а исковерканный.

Ф.М. Достоевский “Братья Карамазовы”

Боль в спине создавала иллюзию того, что его тянут во все стороны сотни заводных кукол. Эта боль агонией разливалась по всем мышцам и позвонкам. Пожар съедал кожу и все мысли своим ярким пламенем.

Дмитрий приволок свое загнивающее от боли тело в ванную. Он уже миллион всяких тюбиков купил, но толку от них, если он не может нормально ими воспользоваться?

— Чертова фигня, — зло выплюнул он, рассматривая красную спину в зеркало.

Дотянуться до всего пораженного участка не получалось, поэтому он постоянно смазывал одну и ту же площадь спины, которая уже сияла ожогом, а спина так и продолжала болеть.

— Как они вообще работают годами, — застонал он и, переставляя с трудом ноги, доплелся до кухни. Диван встретил его плюхнувшееся на него тело с громким воплем негодования — скрипом. — Сдохнуть можно после первой недели.

Полное безденежье заставило его податься в грузчики, на задворки одного из супермаркетов. Труд сделал из обезьяны человека, но в его случае все произошло с точностью до наоборот! Из человека этот каторжный труд превратил его в согнувшуюся макаку с удлинившимися руками.

Неужели полстраны так и живет? Буквально калечат себя на работе и получают за это копейки, на которые еле-еле можно рассчитаться с долгами за квартиру и купить самой простой, неизысканной еды?

Спину немного отпустило, но вихрь мыслей закрутил его голову. Теперь он остался один, стал по-настоящему одинок: некому спину намазать мазью! Подобное не снилось ему в самом страшном сне, а ведь он считал свою жизнь кошмаром наяву, который не растолкует ни один сонник мира.

— Вот и последняя остановка. Безысходность. Просим пассажиров покинуть вагон, — общался сам с собой Дмитрий. — Вонючий, дешевый, нищебродского класса вагон.

А с кем ему еще говорить? Может, с телевизором? Он нащупал застрявший в диване пульт и включил ящик, который теперь висел на стене. Разве это телевизор? У него дома плазма висела на всю стену, в кинотеатр ходить не надо! А это что? Зато телешоу неизменно вещают о трудностях бытия.

— Мажор сбил женщину с коляской и скрылся с места преступления. Что будет дальше? И смогут ли родственники пострадавшей добиться наказания? — с чувством кричал на всю студию ведущий и размахивал планшетом с визжащими от головокружения листами.

— К черту.

Он выключил телевизор и вздохнул. Как выбраться из этой компостной ямы, пока его еще черви не сожрали?! Как вернуть то, что принадлежит ему по праву?

Достоевский. Теперь фамилия классика русской литературы стала значить для него так много. Он никогда не читал «Идиота» или «Белые ночи». К чему? В школе интереснее было намекать девчонкам на всякие пошлости на уроке, чем слушать учителя. Таким он и вырос: пустоголовым бабником, не способным на настоящие чувства. Однако литература все равно ворвалась в его жизнь смертоносным стихийным бедствием, только вот прозой тут и не пахло. Больше подойдет нуар…

— Папаша тварь, — процедил сквозь зубы он. — Не ожидал от тебя такого.

Черный список? Хорошо. Так и быть. Только он и в черном списке, и в ядовитом болоте выживет! Сколько бы они его не топили, не душили, не строили против него козней — последнее слово, которое выбьет им всем зубы, останется за ним.

Один дьявол знает, что будет дальше. Кому звонить, писать, верить… Вопросы оставались на какое-то время открытыми. Сейчас так хотелось, чтобы просто кто-то был рядом, только бы знать, что он реален, что все это ему не снится.

В дверь робко постучали. Дмитрий застонал, собирая из недр своего некогда довольно спортивного тела (которое теперь, как ему казалось, обвисло и стало дряблым) последние силы.