Глава восемнадцатая
Жизнь закрутилась вихрем, который то и дело выплевывал из себя новые события и старых знакомых, свежие эмоции и забытые происшествия. Элина, вооружившись фартуком и целой горой купленных продуктов, колдовала на столешнице.
Работа операционной сестрой ароматом острых специй напомнила ей о тех временах, когда она еще смотрела вдаль с широко открытыми глазами. Теперь же ее глаза лишь слезились и воспалялись. Запах спирта, холодная сталь инструментов, стерильное помещение… Она бы все отдала, чтобы эта картина вновь вернулась в ее жизнь. Кажется, мечты начали исполняться.
— Да, Женечек, слушаю тебя, — ответила девушка, придерживая телефон ухом. — Ты впервые не вовремя, дорогая.
— Чем занята, Эля? Отдыхаешь после смены в больнице?
— Лучше! Готовлю тарт с цукини, рисом и орехами. А еще в планах апельсиновое печенье с шоколадом и…
— Ого! Кто-то снова пустился во все тяжкие домохозяйские?
— Ты о чем, Женя?
Надо признать, что совместная жизнь с Димой хоть и длилась пока всего ничего, но уже вознесла ее к новым вершинам. Мировоззрение Элины тонуло в синих водах опасных морей, даже не протягивая онемевши руки к спасательному кругу. Незачем.
Все стало иным. Все поменялось. Но изменения не дают нам застывать в одной точке, что сжимается и сжимается, сводя все усилия, всю жизнь к концу.
— Я о том, что ты уже замучила эту реку, входя в нее в который раз. Снова в будку и на цепь? Работа, готовка, уборка только без штампа в паспорте?
— Я понимаю, о чем ты, — кивнула сама себе Элина, нарезая овощи. — Ты боишься, что он увидит во мне домработницу, а ведь еще и свадьбы не было.
— Именно!
— Жень, жизнь меня кое-чему научила. Во-первых, то, что я делала для Миши, было навеяно ссадинами и побоями, оставленными от его моральных ударов. У меня выбора не было. Властелин не должен быть голоден или плохо одет. А с Димой… Я сама сегодня накупила кучу продуктов, с вечера нашла гору рецептов. Я, именно я, хочу для него готовить и делать все остальное. И он дает взамен так много.
— Что же он тебе дает? Осыпал бриллиантами?
— Дуся ты, подруга! Он дает мне что-то куда более ценное, чем брюлики. Внимание, заботу, тепло, чувства, которые уже заплыли слоем пригоревшего жира прошлых неудач. Ай, — она махнула рукой в воздухе, — сложно рассказать. Я чувствую это, трепать языком нечего.
И ведь все так просто, так легко. Домработница или любимая женщина — грани одного и то же понятия. Роль женщины в доме зависит от того, как и кем ее видит мужчина. Для одного все старания напрасны, он принимает их как данность. А для другого — приятный подарок, за который не зазорно лишний раз сказать «спасибо».
— Раз чувствуешь, Элька… Дерзай!
— Так и буду делать, Женечка. Поболтаем потом, а то царский обед пригорит, перегорит и так далее.
Элина отбросила телефон на диван и с усиленным рвением принялась за готовку. Он разжег в ней женское начало, растопил холодные льды черствости, когда готовишь ужин потому, что так надо, наводишь чистоту в доме только из-за потенциального недовольства мужа. Сейчас же она порхала по дому с вдохновением, бодростью, окрыленная душевным подъемом.
Она сама себя не узнавала. Отныне все стало другим: уже не черным, но еще и не белым. Работа не приносила бесконечной усталости и неудовлетворенности собой. Больше не было трудно вставать в шесть утра, каждое раннее утро дарило капельку надежды, что именно этот день будет не таким, как сотни остальных. В душе зазвенели колокольчики просветления и заголосили мелодии веры в себя, распевая, как она хороша.
Дима обещал сегодня быть раньше; у него зарплатный день. Элина повела плечом, думая о его работе. Он так ее не любит, постоянно говорит о том, что при существовании возможности жить лучше, он гнет спину два через два, вынося коробки с различной провизией в эти пыльные супермаркеты. Что за возможность жить лучше? У них-то? У простого люда?
В окно постучало солнышко, нежно целуя ее в лоб и щеки, заставляя волосы переливаться мягкими бликами. Девушка закрыла глаза, позволяя себе получить удовольствие от такой мелочи — солнечного тепла. Сколько утренних рассветов было встречено, сколько закатов проведено грустным взглядом вдаль… и никогда ее не посещала мысль о том, что этот свет может однажды потухнуть. Не в метафоричном смысле погаснуть, как и воспетые романтиками чувства, а в самом прямом и пугающем. Теперь солнце стало значить для нее нечто совсем иное.
— Ну пора уже на море сходить. К тому же, настроение поет, — пропела Элина, пританцовывая у столешницы.